Черные лебеди
Шрифт:
Поесть было нечего: даже безвкусное и твердое, как камень, печенье кончилось, кофе не сваришь – свет отключен. Она не стала будить Мими и вышла из дома.
В артистической и репетиционном зале было пусто. Она разделась и натянула боевые доспехи – ох уж эта наша профессия, только и делаешь, что переодеваешься. Она сделала несколько легких упражнений, чтобы разогреться, потом перешла к более сложному экзерсису, сначала – у стенки, потом – в середине зала. В огромном зеркале она видела только одинокую фигурку в черном купальнике – свою фигурку. Иногда она нравилась себе и казалась тонкой и
Зеркало. Педагог говорила: «Смотрись, чтобы видеть все свои ошибки», а балетмейстер ворчал: «Хватит тебе смотреться, как тут вжиться в роль, если ты беспрерывно смотришься в зеркало».
Она кончала экзерсис, когда в зал заглянула педагог.
– Ах, ты здесь, Виолетта.
И добавила несколько двусмысленно:
– Да и где ж тебе быть… Только не переутомляйся. Я же тебе говорила: когда у тебя вечером спектакль, не переутомляйся днем.
Виолетта кончила экзерсис, оделась и вышла, не решив еще, куда пойти: домой ей не хотелось, а столовая сегодня не работала, да и обедать было еще рано. Поэтому она почти обрадовалась, столкнувшись при выходе с педагогом.
– Пойдем попьем кофе, – предложила та.
Она была бывшая балерина и бывшая прима, хотя и не из самых известных. У нее было приятное, но уже дряблое лицо, весьма сильно накрашенное. В общем, печать лет и забот о том, чтобы их скрыть. И фигура у нее уже расплылась, видно, она отъедалась за прежние полуголодные годы. Требовательность в этом отношении, как и во всех остальных, она теперь проявляла исключительно к своим воспитанницам. Строгая, придирчивая, она не церемонилась, делая замечания, но резкий тон не мог скрыть ее доброжелательности, и большинство девушек любили ее.
Они отправились в «Алый мак», да и куда еще пойдешь. День был сырой и серый. Всю ночь лил дождь, тротуары не успели высохнуть. Стволы деревьев вдоль улицы казались совсем черными от влаги, так же, как и ветви, неподвижно застывшие в сером осеннем небе.
По дороге и в кафе они молчали. Только когда они уже допивали кофе, педагог спросила:
– Отчего ты одна? Где Мими?
– Отдыхает.
– А ты почему не отдыхаешь?
Виолетта не знала, что ответить.
Та, два раза жадно затянувшись сигаретой, – явно добирала за все прошлые годы, когда приходилось воздерживаться и от курения, – заметила:
– Балет – это еще не все, Виолетта… И сцена тоже. Уж не забыла ли ты, что, кроме балета и сцены, есть еще и жизнь?
– А для меня жизнь в этом.
Она сделала еще одну затяжку, потом резким движением смяла сигарету в пепельнице.
– Все мы так думаем… По крайней мере, какое-то время и до какого-то возраста… А потом… Потом видишь, что и ты проживешь без балета и балет без тебя.
– Вы еще приносите большую пользу, – решилась сказать Виолетта.
– Будем надеяться… Только разве мы этого хотим – приносить пользу? Или мы просто увлеклись, втянулись, привыкли, как к сладкой отраве. Не можем вырваться из этой обстановки, не можем жить без этой атмосферы – суеты репетиций и лихорадки премьер, и толпы у входа, и софитов, и афиш, и даже неприятностей…
Она взяла пачку «Стюардессы», достала сигарету, но положила ее на стол.
– Слишком много курю…
И, задумчиво
– Ты, к примеру, спрашивала себя, ради чего ты надрываешься?
– Чувствую, что еще не достигла всего.
– А кто всего достиг? – подняла аккуратно подведенные брови бывшая балерина. – Одной того не хватает, другой – другого…
– Да, но они все-таки отличаются…
Она снова потянулась за сигаретой и на этот раз закурила. Взглянула на Виолетту, словно спрашивая, как понимать ее слова, но, очевидно, поняла их по-своему, потому что сказала:
– Верно, отличаются. И некоторые только и думают о том, чтобы отличиться. Все мы слишком много думаем об этом. Рвемся получить медали: не золотую, так серебряную, не серебряную, так бронзовую. Но сейчас, когда я давно занимаюсь не собой, а другими, всеми вами, мне все чаще кажется, что искусство – не состязание… конечно, если ты служишь ему, а не оно – тебе. Тогда ты будешь продолжать работу и не считать ее состязанием. Будешь делать ее как можно лучше, насколько можешь лучше и – точка.
– Но ведь талант…
– Что ты знаешь о таланте? – снова подняла она брови. – Я уже десять лет педагог и ничего не знаю о таланте. Знаю многое о физических данных, знаю все об упражнениях, но о таланте – ничего, кроме известной всем нам притчи.
– А я даже не слыхала про такую притчу.
– Я ее тоже подзабыла. Но ты все-таки знаешь, что «талантами» в древности называли золотые монеты. Так вот, господин дал самому верному из слуг пять талантов, второму слуге – два и третьему – один, – не помню точно сколько, но какая разница, – и уехал. В один прекрасный день он вернулся и потребовал отчета. Первый слуга своим трудом приумножил деньги, второй зарыл их для сохранности в землю, а третий растратил свой талант. И господин вознаградил первого, отобрал деньги у второго и прогнал третьего. «Лукавый раб!» – сказал он ему и вообще велел убираться с глаз долой.
Посмотрев на Виолетту, она еще раз затянулась сигаретой и прибавила:
– Думаю, достаточно ясно. Наше дело умножить то, что нам дано.
– Но это зависит и от того, сколько нам дано.
Бывшая балерина развела в затруднении руками:
– Согласна. Но ничего не поделаешь, одним дано больше, другим – меньше. Так уж ведется, что бог одному даст, а другого обойдет. Почему, отчего – дело его. А наше дело использовать свои возможности, чтобы служить искусству, не слишком заботясь о медалях.
Она все время твердила об этих медалях. Верно, решила, что Виолетта ни о чем, кроме медалей, не мечтает, что она из тех, кого всю жизнь гложет честолюбие. А может, просто хотела ее вразумить. Увести из холодного мрака, от этой двери и бесконечного серого, осыпающегося из-под ног обрыва: осторожней, девочка, в жизни есть и что-то еще, кроме этой двери и обрыва.
И она как Пламен.
Виолетта попрощалась с ней у «Алого мака» и пошла домой. Но поскольку домой ей идти не хотелось, а для прогулок в городе было не так уж много мест, она повернула к городскому саду, который был в двух шагах отсюда. И раз уж она подумала о Пламене, то, конечно же, увидела, что он идет по тротуару ей навстречу.