Черные мечи

Крес Феликс В.

– Дорлан-Посланник, - сказал, как бы про себя, Бруль.
– Мертвый Мудрец ожил. Следовало догадаться раньше.

Дорлан медленно взошел на галерею.

– Приветствую тебя, Бруль, - сказал он.
– Сегодня необычный день. Двое могущественных вместе.

Бруль спокойными размеренными шагами продолжал расхаживать по залу.

– Вместе...
– задумчиво произнес он.
– Но плечом к плечу или лицом к лицу? Приветствую тебя, мастер.

– Зависит только от тебя.

– То есть?

Дорлан сел на высокий каменный

трон. Бруль остановился перед ним.

– Я снова жив силой любви, - сказал Дорлан.
– И хочу забрать у тебя ту девушку, Бруль.

Они смерили друг друга взглядами.

– Помнишь, Бруль, как я тебя учил? О мечах и молотах?

Внезапная тень промелькнула на угрюмом лице Бруля. Он склонил голову в легком поклоне:

– Помню, мастер.

– Вот и хорошо. Но тогда я ошибался. Не знаю почему, но я больше не верю в философию меча и молота.

Бруль нахмурил брови.

– Я знаю, - медленно сказал он.
– Не понимаю только почему?

Дорлан молчал. Наконец он произнес совершенно иным тоном:

– Ты должен отдать мне Илару, Бруль.

– Почему?

– Потому что есть человек, который ради нее переступил через самого себя.

– Скажи, мастер, - глухо произнес Бруль, - почему тебя в последнее время волнуют такие мелочи? Ты завершил работу над своим вкладом в Книгу Всего. Твой труд непостижим, и теперь ты снова встаешь рядом с Шернью, желая воспользоваться силой Полос ради достижения мелких и незначительных целей. За что борешься, Великий Дорлан? Скажи, за что?

– За добро, Бруль.

Бруль нахмурился:

– За добро? Его не существует, Дорлан. И тебе об этом известно.

Дорлан покачал головой.

– Его не существует, - повторил Бруль.
– Почему ты пытаешься отождествлять Светлые Полосы с добром, если Темные, по твоему мнению, не являются злом? Когда ты делал выбор, перед которым когда-то оказывается каждый из нас, ты решил, что зла нет, есть лишь несовершенство. Теперь ты противопоставляешь ему добро? Какой в этом смысл? Нет добра, мастер! Кто же, как не я, всю жизнь пытавшийся познать зло, может знать это лучше всех? Равновесие Шерни основывается на ее _однородности_. Есть две взаимно дополняющие друг друга разновидности Полос; но это мы назвали их Темными и Светлыми. Точно так же они могли бы называться, например, Полосами Воды и Воздуха. Или Земли и Огня. Какое значение имеет их название? Важна суть.

Самый Могущественный все еще качал головой.

– Если даже мы решим, - медленно сказал он, - что мир - это карта зла, то на ней все равно есть острова и островки добра, Бруль.

– Острова добра остаются лишь частью карты, - возразил тот.
– Частью зла, мастер. ОНИ - ЗЛО!

Дорлан встал.

– Тогда - сразимся.

На этот раз Бруль покачал головой.

– Ты изменился, мастер, - сказал он.
– Ты низко пал. Ты забываешь, что мудрец никогда не сражается ради самой борьбы. Он всегда сражается во имя чего-то и должен знать, чего именно. А во имя чего хочешь сражаться ты?

– Я уже сказал: ДОБРА. Во имя любви, если пожелаешь.

Бруль чуть не схватился за голову.

– Ради Шерни, мастер! Для тебя это _одно и то же_?

Внезапно он вытянул руку и прошептал какое-то слово. В его руке сверкнул черный меч.

– Вот мое оружие. Я буду сражаться злом. За право на существование малого зла, сущности которого ты не понимаешь.

Дорлан поднял руку:

– А я буду сражаться добром за добро. Вот мое оружие.

В его руке блеснул длинный золотой меч.

– И что ты мне этим доказал, мастер?

– Что добро существует, только и всего.

Бруль хрипло рассмеялся:

– Так сразимся же!

Лязгнули скрещенные клинки. В одно мгновение меч Дорлана почернел и со свистом взмыл в воздух. Бруль вытянул руку. Оружие мгновенно прильнуло к ней.

– Вот она, борьба добра со злом, - сказал он вовсе не торжествующе, скорее с горечью.
– И что же мы видим, Дорлан? Двойное зло?

Дорлан молчал.

– Добро никогда не побеждает, мастер, - говорил Бруль.
– Добро не имеет права сражаться, ибо, сражаясь, оно превращается в зло. Борьба сама по себе зло, Дорлан. Не бывает священных войн. Почему ты никак не можешь этого понять?

Он бросил на пол мечи. Послышался чистый звон.

– Твои острова добра я называю малым злом, мастер. Я стараюсь, чтобы его становилось больше, и таким образом вытесняю большое зло. Но не сражаясь, так как это - гибельно.

Он грустно кивнул.

– Любовь? Чтоб тебе никогда не увидеть, какой она может быть "доброй"! Может быть, моя любовь к этой девушке лучше той, которую ты защищаешь. А теперь иди, мастер.

Неожиданно он опустился на колени и в последний раз поклонился своему учителю. Потом встал.

– Иди, Старец. И никогда не возвращайся, если однажды ушел.

Она ласкала их, задыхаясь от рыданий, обнимала за лохматые шеи дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши. Псы стояли неподвижно, не пытаясь убежать, но и не отвечая на ласки, холодные и безразличные, словно окаменели. Не в силах этого вынести, все еще плача, она вскочила и неуклюже побежала, размазывая слезы кулаком по щекам и судорожно сжимая Бич. Ее пронзила чудовищная, страшная жалость, которая, казалось, ухватила ее за горло и держала, держала не отпуская.

Наконец она остановилась, не в состоянии бежать дальше. Она села на землю и, шмыгая носом, уставилась в одну точку.

Внезапно она поняла, где находится, - и перепугалась. Бруль показывал ей это место, странный, сложенный из каменных глыб лабиринт, приказав, чтобы она никогда по нему не ходила. Она хотела встать и уйти, но внезапно ей пришло в голову, что, в конце концов, не каждое слово Бруля должно быть для нее священным. К тому же она ведь не заходила за камни, а просто была рядом, только и всего.