Черные небеса
Шрифт:
Они вышла из комнаты. Ной еще минуту полежал, потом вылез из-под одеяла и, пританцовывая на холодном полу, стал одеваться.
— Вот, гостинчик им передашь, — говорила мать, всучивая Ною бумажный сверток. — Пусть полакомятся. И поблагодарить не забудь. Главного у них Захарией звать.
Ной вздохнул и взял сверток. Ужасно не хотелось совать им мамин гостинец.
«Почему она сама не отдала? И откуда у нее эти простецкие замашки? Декер вот, небось, не снизошел бы. Но у Декера есть собственная машина. И не одна».
Ной легко представил себе, что подумают о нем милиционеры.
— Хорошо, мам — я передам, — сказал он.
— Иди — они ждут. И храни тебя Бог!
— Храни тебя Бог, мам.
В ответ на смущенный лепет Ноя: «Вот — это вам», Захария просто сказал: «Спасибо» и положил сверток между передними сидениями. Никто из милиционеров не выказал своего отношения к гостинцу — они спешили. Едва Ной коснулся задом кресла, как машина сорвалась с места и, выбрасывая в темноту клубы вонючего дыма, понеслась по Дороге.
Ехали молча. Ной смотрел в окно и думал о том, где станет дожидаться прихода кого-нибудь из команды. Может быть, постучаться к девушке в секретариате? Но, скорее всего, ее тоже еще не будет. А что если он не попадет в здание? Вот если бы у него был ключ. Но кто даст ключ практиканту?
Они остановились на площади в центре. Ной, суетливо благодаря за помощь, вылез из машины. В ответ ему был быстрый кивок, и милиционеры уехали.
Площадь была пустынна. Несколько человек с лопатами чистили снег. Какой-то мужчина, подняв высокий воротник пальто и переминаясь с ноги на ногу, стоял возле памятника. «Пойду кружным путем, — решил Ной. — Не буду дожидаться под дверью».
Город спал. Было морозно и тихо. Динамики на стенах молчали. В школе Ною говорили, что ночная тишина — признак здоровья Города. Если так, то с ним все в полном порядке. На тротуарах громоздились высокие сугробы, некоторые из них доходили до окон первого этажа. Напротив дверей в сугробах темнели узкие коридоры. Завтра ночью, если не случится сильного бурана, ворча, как голодные чудовища, на улицы выползут механические уродцы-снегоуборщики и заберут вчерашний снег.
Погруженный в свои мысли, Ной повернул на улицу Святого Варфоломея. Раньше он каждый день проходил здесь по пути в школу — тихое место, почти всегда безлюдное. Но на этот раз, все было иначе: посреди улицы собрался народ. Люди негромко переговаривались, тревожно глядя куда-то вперед, на их лицах читался страх. Ной подошел и осторожно, стараясь никого не задеть, пробрался ближе к месту событий.
Улицу перекрыли веревочными ограждениями с двух концов. Возле них стояли мрачного вида милиционеры. «Уж не сюда ли направлялся Захария с командой?» — подумал Ной. Все смотрели в центр огороженного участка, где возле одной из дверей лежала на земле неясная темная куча, вроде как ворох тряпья. Возле нее стояли несколько человек в форме и в штатском. Один из них — художник — что-то рисовал, поминутно высовываясь из-за холста и склоняясь почти к самой земле. Как Ной не приглядывался, он так и не смог разобрать, что такое тот рисует, и стал прислушиваться к разговорам людей.
Говорили об убийстве. В Городе очень редко случались подобные преступления, разве что по неосторожности человек мог убить человека или кто-то слишком усердствовал, направляя на путь спасения. Мама говорила Ною, что еще лет десять назад известие
За спиной у Ноя рявкнул автомобильный гудок. К толпе медленно приближалась медицинская машина.
— Разойдитесь! — закричали милиционеры и принялись энергично теснить людей в стороны. — Разойдитесь! Пропустите машину! Вы препятствуете работе официальных служб!
Последний аргумент подействовал лучше всего. Воспрепятствование деятельности администрации Города, равно как и неподчинение требованиям ее официальных представителей строго наказывалось. Никому не хотелось долгих объяснений в участке, да и смотреть было уже не на что: художник закончил и теперь стоял, грея под мышками замерзшие ладони, тела упаковали в большие черные мешки.
Толпа заколыхалась и стала рассыпаться. Ной тоже счел за лучшее уйти. Ему стало страшно. Убийства в Городе участились — все об этом говорили, но пугало не это, пугала бессмысленная, чудовищная жестокость, с которой они совершались. Ей не было объяснений.
Настроение прогуляться по сонным улицам пропало, и Ной направился прямо к конторе Поиска.
Танк и Колотун оказались на месте. Они сидели возле вездехода и разговаривали. Ной пошел к ним, собираясь рассказать о том, что видел на улице Святого Варфоломея, но Колотун опередил его:
— Сдается мне, будет у тебя сегодня выходной.
— Храни вас Бог, — автоматически сказал Ной и спросил:
— Почему?
— По малолетству твоему.
Ной обиженно замолчал. Едва ли Колотун был намного старше. Конечно, дело не в возрасте, и Ной прекрасно понимал, что тот имеет в виду, но формулировки Колотуна его задевали.
— Ушки запретил использовать детей на тяжелой работе? — спросил он, чувствуя, как сердце зло застучало в груди.
Колотун осклабился.
— Ты растешь, мальчик! Растешь на глазах! — он смахнул несуществующую слезу. — Еще немного, и я смогу честно сказать — моя миссия на земле выполнена. Я воспитал человека!
Танк беззвучно смеялся, сотрясая широкими плечами. При последних словах Колотуна он опрокинулся на колесо вездехода и загоготал в полный голос. Ной тоже заулыбался. На Колотуна нельзя было долго злиться.
Когда Танк успокоился, Ной сказал:
— Я только что был на улице Святого Варфоломея. Там что-то случилось — что-то ужасное!
Втайне наслаждаясь общим вниманием, Ной рассказал о том, что видел. Его слушали молча и хмуро. Когда он закончил, Колотун сказал:
— Ты умеешь предвосхищать события — что есть, то есть. Ушки как раз там. Ты его случаем не видел?