Черные паруса
Шрифт:
Что уж говорить про четыреста двадцать семь.
– Этого не может быть, – твердо заявила я. – Мы бы о таком уже знали. Оценщики рвали бы на себе волосы каждый раз, когда кто-то открывал очередной шарльер. Вся система рассыпалась бы. Но Тринадцать Заселений в систему, как правило, вписываются. Паладин, которое из них тебя сделало?
– Я робот Двенадцатого Заселения, мисс Адрана, и вам это прекрасно известно.
– И ты бы знал, если бы между тем и этим Заселениями случилось еще несколько десятков Теневых, не так ли?
– Не могу сказать с уверенностью, мисс Адрана. Большую
– Жестяные головы знают только то, что мы им говорим, – сказала Фура, что было немного невежливо по отношению к слушающему нас Паладину.
– Где-то должны быть более старые роботы или роботы с лучшей памятью, верно?
– Удачи тебе в поисках, а если найдешь таких – в том, чтобы их разговорить. Это опасное знание, сестра. Я ничуть не удивлюсь, если жестяные головы ради собственного блага притворятся, будто им ничего не известно.
Я уставилась на листы, отчасти уверенная, что Фура подбросила мне эту головоломку в качестве отвлекающего маневра, зная, как сильно я люблю такие вещи. Но другая часть меня не могла удержаться – ее тянуло к этой схеме.
– Тринадцать линий, похоже, совпадают, – согласилась я. – Но не уверена, что это нам о чем-то говорит. Если бы ты попросила меня найти закономерность, соответствующую нашей временной шкале, уверена, это было бы не слишком трудно. Мы хорошо умеем отыскивать закономерности, но это не значит, что в них сокрыта какая-то глубокая истина.
– Это тебе не в Нейронном переулке по чайным листьям гадать, – укоризненно произнесла Фура. – Какой-то разумник приложил немало усилий, чтобы выявить систему, – и я думаю, в этом что-то есть.
– Так ты действительно считаешь, что существовали все эти Теневые Заселения, сотни Заселений, чьих следов никто еще не нашел?
Ее ответ был более обдуманным, более осторожным, чем я ожидала.
– Нет, не совсем так. Но, получается, нечто должно было происходить через означенные промежутки времени, а произошло всего лишь тринадцать раз – и это меня в той же степени озадачивает.
Мной овладело любопытство, и я убрала пресс-папье, сложила листы и просмотрела остальную часть тяжелого тома. Страницы были заполнены замысловатыми маленькими графиками, цифрами и вычислениями, а также любопытными алгебраическими закорючками и множеством схем, похожих на те, что были на раскладывающихся страницах, с дополнениями в виде временных шкал и меток.
Я поняла, что все это нарисовано и написано от руки. Чернилами и красками, очень тщательно, без единой кляксы или исправления. Почерк слишком уж аккуратный, решила я. Только сумасшедший мог с такой маниакальной аккуратностью – словно превратился в печатное устройство – заполнять страницу за страницей, излагая запутанные теории и ни разу не допустив какую-нибудь оплошность.
– Это работа либо гения, либо кого-то столь же безумного, как Боса. Она уничтожила все книги в библиотеке Ракамора. Почему с этой не поступила так же?
– Когда дело касалось Рэка, ею двигала злоба, – сказала Фура. – Но Боса была не против науки, если та совпадала с ее интересами. Она серьезно относилась к своим капризам и навязчивым идеям, и у нее было время разобраться в них. Много жизней, если учесть все тела, которые она сменила. Начав размышлять о значении пистолей, шарльеров и пришельцев, об этих наших куцых Заселениях – о том, с чего они начинаются и как заканчиваются, – она естественным образом докопалась до сути и до вопроса о том, что делает человечество таким, какое оно есть. В ее безумной голове еще оставалось место для любопытства, как и у всех нас. Но ты же в курсе?
– Я была ее пленницей, а не лучшей подругой.
– И все же некоторые из ее навязчивых идей должны были передаться тебе, а это одна из них.
У меня не было ни малейшего желания возвращаться в прошлое, проведенное с Босой, поэтому я ценой немалых усилий проигнорировала подначки Фуры и сосредоточилась на непосредственной теме разговора.
– Согласна, это интересно.
– Так и знала.
– Но если во всем этом есть хоть капля правды, – продолжила я, постукивая пальцем по толстому тому, – не проще ли было бы спросить инопланетян?
– Тех самых инопланетян, которые, по словам Босы, были заняты торговлей мертвыми душами, застрявшими внутри пистолей? – поинтересовалась Фура, разминая пальцы. – Не поверю ни единому слову, которое протрещит мне какой-нибудь ползун.
Вблизи шарльера – или, если уж на то пошло, любого мира, в котором содержался поглотитель, – корабль, подобный нашему, имел благоразумную привычку уменьшать разброс парусов, иногда складывая и убирая их полностью, так что от корабля оставалась лишь крошечная твердая оболочка корпуса. Были и другие соображения. В гравитационные колодцы попадал мусор, втягивался, как грязь в слив раковины, и даже малое его количество могло нанести колоссальный ущерб раскрытым парусам. И это не учитывая возможности легкого саботажа со стороны конкурентов. Космоплаватели называли такую процедуру «убавлением на подлете к миру» – то есть при сближении или выходе на низкую орбиту требовалось убрать часть парусов, что даже в лучшем случае представляло собой очень муторный и сложный процесс.
Мы убавили паруса, когда подошли к Грохотуну, но не убрали их полностью, потому что корабль без парусов может ускоряться только с помощью ионных двигателей и он уязвим для засады. Теперь, выйдя из зоны влияния Грохотуна, мы опять шли, распустив пять тысяч акров площади сбора. Но чего нам это стоило! Ведь у нас все еще не было компетентного парусного мастера, а большинство механизмов управления и такелажных устройств – это если не учитывать черные как ночь паруса сами по себе – имели непривычный или вовсе незнакомый вид.
Конечно, у нас был Паладин, напрямую подключенный к системам управления парусами, так что он мог, в принципе, заниматься всем, что касалось такелажа. Но у робота не было «врожденного» знания небесной навигации или особых причуд этого корабля. Как и всем нам, ему приходилось учиться по ходу дела. Мы снабдили его всей оперативной документацией и инструкциями, какие только смогли найти, но команда Босы была настолько хорошо обучена, что, похоже, не нуждалась ни в каких наставлениях, кроме устных.