Чёрные сердца
Шрифт:
Наоко мог очаровать лучших из них.
Он вырос в Сан-Франциско, мировой столице очарования.
По правде говоря, он порадовался бы отвлечению.
По крайней мере, это хоть что-то.
Что-то, помимо этого долбаного молчания. Что-то помимо сидения здесь и неимения ничего, кроме своих мыслей, ничего, кроме случайных раундов…
Он содрогнулся.
Поморщившись, он рефлекторно отвернулся, хотя не смог бы сказать, от чего именно.
Он закрыл глаза, но это тоже не помогло.
Там
Они застревали в свете пламени сквозь закрытые веки.
Эта боль поднялась выше в его груди и сделалась сильнее, пока он сидел там, пытаясь вернуться к тому, о чём думал, к той злости, что пылала там… но на мгновение он не мог её найти. Он, бл*дь, не мог её найти.
Это всё долбаное молчание.
Как Дориан и его клетка только хуже.
Хуже, потому что большую часть времени он даже не был голодным.
Он не был… никаким.
Даледжем даже не утруждался драться с ним. Даледжем никогда не опустился бы до драки с ним.
— Чего ты от меня хочешь? — прорычал он. — Чего, бл*дь, ты от меня хочешь? Признания? Раскаяния? Ты хочешь, чтобы я расклеился и изобразил сокрушение, притворился достаточно человеком, чтобы доставить тебе удовольствие?
Сказав это, он тут же пожалел.
Он вспомнил, что другой говорил про уход.
Как бы ни сводило Наоко с ума наблюдение за тем, как видящий делает обыденные дела, он не хотел, чтобы тот уходил. Как бы ненавистно ни было ему признаваться в этом, но лучше было наблюдать, как Даледжем делает все эти до отупения скучные вещи — кормит себя, читает, стирает одежду, мастерит силки, смазывает и чинит оружие, работает со своим планшетом, даже пишет от руки, и почти всё это в абсолютной тишине.
Всё лучше, чем находиться тут в одиночестве, с Солоником.
Всё лучше этого.
— Ты снова что-то вспоминаешь? — спокойно спросил голос.
Глаза Наоко распахнулись.
Только тогда он сообразил, что закрыл их.
Он уставился на высокого видящего, который опять стоял возле него, но в этот раз ближе.
Грудь Наоко приподнималась от коротких вдохов, хоть он и не нуждался в воздухе. Он постарался сдержаться, не заставлять другого видящего уходить…
— Ты можешь говорить, — сказал видящий. — Ты можешь наорать на меня, если это тебе действительно нужно. Я не уйду. Не в данный момент. Скажи мне, что происходит, Ник.
— Иди нах*й… — начал Наоко, затем быстро прикусил язык.
Осознав, что когда другой дал ему малейшее разрешение, он выболтал то, что первым пришло в голову, он закрыл глаза, чувствуя, как усиливается тошнотворное ощущение.
— Ты способен на лучшее, — сказал видящий.
Когда Наоко открыл глаза, снова тяжело дыша и ощущая спазмы в груди, сопровождавшиеся бездыханными, содрогающимися вдохами, видящий не пошевелился, продолжал стоять рядом и наблюдать за ним. Взгляд Наоко вернулся к маленькому деревянному столику. Он увидел стоявшую там миску, только что наполненную рагу, от которого ещё шёл пар.
— Твоя еда, — пробормотал он. — Твоя еда остынет.
Даледжем проследил за взглядом Наоко до стола.
Он посмотрел на миску, от которой слегка шёл пар, затем плавно повернулся и взглянул обратно на Наоко. Сосредоточившись на его лице, он деликатно, с едва уловимым выражением нахмурился.
Видящему не нужно было ничего говорить.
В этот раз Наоко прекрасно знал, о чём думал Даледжем.
Он невольно содрогнулся, осознав, насколько неуклюжей была его попытка отвлечь внимание. Может, Даледжем прав. Может, он реально заврался.
Может, он действительно врал… обо всём.
Может, он действительно напал на Мири, чтобы покончить со всем этим.
Может, он хотел, чтобы Блэк его убил.
Может, он сделал это, чтобы дать Мири причину ненавидеть его — чтобы она по нему не скучала.
Энджел теперь тоже возненавидела его.
Все его ненавидели.
Только его мама…
Боль резко усилилась, ослепив его.
На него накатил сильный страх, напомнивший о Дориане, о клетке. Напомнивший о тех первых проблесках эмоций, которые он испытал, сидя там и дожидаясь его — о целой жизни, полной подавляемой боли, одиночества, сожаления, убийств, чувства вины, наблюдения, как друзья умирают за границей, ужасов человечества во время работы копом в отделе убийств. И о том, как он подводил свою семью и друзей. Бездетный в тридцать. Бездетный в сорок. Никогда так и не жил по-настоящему. Никогда так и не привязывался ни к чему.
Он снова видел всё это. Он видел свою жизнь с такой ясностью, что это вызывало у него ощущение физической тошноты. Он вспомнил те первые несколько дней в клетке с Дорианом, ужас при взгляде в эту бездну, при понимании, что он никогда не сбежит от этого вот так.
Он никогда не сбежит от чувств, будучи тем, кем он стал сейчас.
Когда Наоко в этот раз открыл глаза, Даледжем продолжал стоять там, не совсем выжидая, но и не двигаясь. Он наблюдал за Наоко, не меняя выражения лица, а та тень хмурости по-прежнему оставалась на его странно идеальных губах.
Через ещё несколько секунд молчания видящий вздохнул и щёлкнул языком.
— Если верить тому, что сказал твой создатель, Брик, то ты не сумеешь делать так вечно, — сказал Даледжем.
Его голос прозвучал мягко, на удивление нежно.
Прежде чем Наоко успел отреагировать, видящий отвернулся, провёл пальцами по той части волос, что не была заплетена в косу, затем положил ладонь на бедро.
— По словам Брика, — добавил Даледжем, прочистив горло, — я должен суметь взять тебя измором, брат. Он говорил, что ждать придётся недели, возможно, месяцы…