Черные сказки про гольф
Шрифт:
Я выпустил на поле четырех тигров.
Я сделал восемнадцать лунок за рекордное время под палящим полуденным солнцем, а двух тигров, заснувших в зарослях тамариска, мне пришлось будить ударами клюшки.
Надо было найти кого-нибудь получше этих лентяев, и это мне удалось. Я заменил тигров змеями — серебристыми питонами, кобрами, рогатыми гадюками, и все они были одна опасней другой.
Какая партия, друзья! Малейшая тень служила убежищем этим чудовищам. Мячик в любое мгновение мог поднять отвратительную плоскую голову с раздвоенным языком.
Я не хвастун,
Миджетт никогда не бывал в Индии, но все же не стоило называть его лжецом.
Лжет ли путешественник в пустыне, когда описывает мираж? А бродяга или невежда, отрицающий колдовство виски!
На следующий день после этого вечера Миджетт вышел на поле Тэвиш-клуба и, играя в адском темпе, первым пришел к последней лунке.
Чудо никогда нельзя отрицать. Когда Миджетт извлекал победный мячик из лунки, прятавшаяся там серая гадюка укусила его в запястье.
Всем известно лекарство от укуса гада — хорошая доза алкоголя, которую следует выпить большими глотками.
Выпей Миджетт тут же одно или два виски, укус остался бы без последствий, но он с отвращением оттолкнул фляжку, которую ему протянули.
— Я могу пить лишь по вечерам, в клубе! — сказал он.
То были его последние слова. Чуть позже у него началось головокружение; дыхание его прервалось, он взмахнул руками и упал… мертвым.
В золотой книге Тэвиш-гольф-клуба записана последняя победа полковника Миджетта, но комментариев к ней нет. Там не упоминается ни об индийских препятствиях, ни о серой гадюке.
Состояния немилости существуют, как и состояния милости.
Я плаваю, как акула, с лошадью управляюсь, как ковбой; я мог бы подписать выгодный контракт с Барнумом, Глейхом или Амаром, как акробат под куполом цирка; я отнял лавры победителя у Хенли и Коуса, но…
…Я отвратительно играю в гольф.
От меня отказались самые знаменитые тренеры, даже „крокодил“ Кройте, требующий по два фунта за час и сказавший обо мне следующие слова, которые удручают и ввергают меня в постыдное состояние:
— Джек Хорлер играет в гольф не хуже лошади, но бегает не так быстро.
К тому же если бы мне удавалось держаться подальше от полей гольфа. Но нет, они притягивают меня, как магнит стальную стрелку. Игроки терпят мое присутствие, терпят даже игроки-женщины, которые боятся наступить на червячка, но с удовольствием прикончили бы мазилу вроде меня.
Вот уже два года, как я ношу в кармане брачный контракт, в который хотел бы вписать рядом с именем Джона Артура Хорлера имя Элизабет Дэвидсон, красавицы-чемпионки…
— Договорились, Джекки, — повторяет она мне каждый раз, когда я прошу ее руки, — но в тот день, когда ты перестанешь держать клюшку, как подсвечник…
И жестокая гольфистка не спускает глаз с Эли Грундта.
Поговорим об Эли Грундте, об этом человеческом совершенстве на поле для гольфа!
Его мятое, как пергамент, лицо походит на
19
Порода собак
— Его мячик летит на двести пятьдесят ярдов, — ворчит Крофтс, разъяренный тем, что вынужден восхищаться великолепным свингом, исполняемым таким уродиной.
Правда, по мнению знаменитых игроков, свинг этот исполняется не классическим способом. Руки, поднимающие клюшку образуют гротескную искривленную фигуру, никак не напоминающую четкий „Y“. Самый последний дебютант посмеялся бы над ним, если бы удар по мячу не был бы шедевром из шедевров.
— Я не верю в чудеса, — вздохнул однажды Крофтс, — но есть все же необъяснимые вещи, перед которыми приходится склоняться против воли…
С этого дня я стал наблюдать, изучать этот свинг, чтобы извлечь нужную мне выгоду, как это делает дуэлянт, сталкиваясь с неизвестным приемом.
И тот день, когда удивительная истина открылась мне, навсегда остался в моей памяти!
Это произошло в месяце мае во время матча, организованного сэром Эгбертом Стенброком, дядюшкой прелестной Элизабет Дэвидсон. У него изумительные, но ужасно сложные поля на окраине Холихеда с видом на Сноудон на горизонте. Партия, в которой состязались несколько хорошо известных игроков, как Бердли, Вудсайд и Сервен, была тренировочной с целью подбора игроков на турнир Карнавона.
Стенброк возложил все свои надехды, а может и ставки, на Грундта. Даже шептались, что союз чемпиона с племянницей сэра Эгберта может зависеть от победы последнего.
…Грундт должен произвести первый удар по мячику. Он дрожал от морского ветра — бог гольфа был мерзляком. Грундт поднял клюшку, и последовал молниеносный свинг…
Мне трудно описать, что произошло в эту секунду во мне — я увидел… Точнее сказать, мне было видение. Истины ради скажу, туманное, ибо больше походило на совмещенное изображение на экране двух кадров от магического фонаря. На первом плане виднелся Эли Грундт, выполняющий свой свинг. На втором плане — другой персонаж, выполняющий тот же удар. На переднем плане все происходило на фоне ослепительно зеленого поля, на заднем плане поле выглядело грязно-желтым.
На первом плане стрелой взлетал в воздух мячик.
На заднем плане по песку катилась человеческая голова.
Теперь я знал…
Когда Эли пожал руки всех поздравлявших, я отозвал его в сторону.
— Мне хотелось бы немного пройтись с вами.
— Зачем? — удивился он.
— Чтобы побеседовать…
— Я не люблю беседовать, даже немного…
— Ну что вы!.. К примеру, о Кантоне…
Его отвратительное пергаментное лицо посерело; рука его с силой сжала драйвер.