Черные тропы
Шрифт:
— И как он воспринял такой перевод?
— Был очень рад, экселенц! Согласитесь, что между Магдебургом и русскими лесами имеется весьма существенная разница?
— Не спорю… Однако, продолжим. Некто, подбросив нам подполковника, с дьявольской точностью рассчитал и нашу возможную реакцию. Предусмотрел попадание рапорта к нужному человеку, и вашу поездку к фон Хойдлеру. Я, правда, с трудом представляю себе уровень агента, способного симулировать беспамятство столь долгий срок, да ещё и водить при этом за нос очень серьезных специалистов-медиков… И вот тут у меня возникает вопрос! А зачем
— Возможно…
— Путём сдачи столь важных сведений? Засветить перед нами «Харона»?! Тогда — сколь серьезна может быть основная задача, та, от которой нас хотят отвлечь подобной ценой? Назовите её мне — и я тотчас же соглашусь со всеми вашими утверждениями.
— У меня нет ответа на этот вопрос, экселенц…
— Потому, что его нет в природе, полковник! Все случившееся — удивительное совпадение, игра случая, если хотите.
Адмирал удовлетворенно усмехнулся. Нажал кнопку и потребовал от появившегося в дверях секретаря принести кофе. Поудобнее откинулся в кресле и продолжил разговор.
— Итак, Эрвин, что мы имеем на сегодняшний день?
— Есть два секретных управления НКВД — «А» и «В». Предположительно установлено несколько лиц, из числа кадровых сотрудников русской императорской разведки, имеющих отношение к указанным подразделениям. Нам известно имя подполковника Леонова, в наших руках находится подполковник Котов. Идентифицирован «Харон» — Гальченко. Предположительно — Мольнар, хотя, эта фигура нам совсем неизвестна. Некий лейтенант Барсова — «Котенок», странным образом связанная с Котовым и «Хароном». Имевшая отношение к гибели гауптмана Борга, который, в свою очередь, охотился за Леоновым. Предположительно установлено место дислокации одного из этих подразделений. Сейчас мы можем с уверенностью предположить, что гибель профессора Маурера — это проект Гиммлера — тоже произошла не без участия одного из этих управлений. Конкретно — управления «А». Есть — но это уже не у нас, у профессора, некоторые соображения об иных направлениях деятельности этих подразделений. Всё.
— Вам этого мало, Эрвин? Заметьте, мы получили эти данные, не прикладывая особых усилий — можно сказать, что чужими руками. Частично, разумеется. Итак, кто или что может послужить для нас основной мишенью? Как верно отметил в свое время фюрер, мы сейчас в положении человека, у которого в винтовке один патрон. Мы можем сейчас вывести группу гауптмана Норберта на захват. Причем — и я отдаю себе в этом отчет, вероятность появления всех, представляющих для нас интерес, лиц вместе — практически ничтожна. Надо смотреть правде в глаза — реально можно взять только одного человека. Профессор требует Барсову — отчего именно её? Должны ли мы выполнить его пожелание или у нас будут иные цели?
Удалено по требованию издательства
Вот теперь… теперь, можно и подумать. Мозгами пораскинуть…
А подумать есть над чем.
Но, разложим все по полочкам.
Что мы имеем на сегодняшний момент.
Больница?
Точно не наша.
Почему?
Во-первых, язык. Я, естественно, не сомневаюсь в высоком профессиональном уровне немецких врачей. Но память ехидно мне подсказывает (в силу своих возможностей…) что случаи направления наших действующих офицеров на лечение в Германию — можно пересчитать по пальцам одной руки. И это были совсем уж вопиющие ситуации. Хорошо, представим себе, что именно такой вот случай и произошел.
Угу.
И отправили секретоносителя категории «А» на лечение в забугорье… Вам самим-то не смешно?
Мне — так ни разу.
Не может этого быть! Скорее уж немцев сюда бы привезли.
Ладно, это выяснили.
Больница… и даже бинты тут какие-то непривычные — жесткие. Наши мягче.
И…
А вот фиг — не больница это!
Отчего?
Запахи… точнее — их полное отсутствие.
Не пахнет карболкой для дезинфекции — уж этот-то запашок ни с чем перепутать невозможно. Нет и иных, неотъемлемо присущих любому медучреждению ароматов. Нет кварцевых ламп в палатах и коридорах — а без этого обязательного атрибута сейчас невозможно себе представить даже самую захудалую больницу.
А это — не захудалая! Когда меня везли по коридору, верхушки деревьев были почти вровень с окном — как минимум, второй или третий этаж. Немаленькое здание.
Тихо тут…
Нет телефонных звонков, да и сам телефон я видел только один — на столе у врача… В коричневом бакелитовом корпусе, с телефонной трубкой наверху. И никакого номеронабирателя (насколько удалось рассмотреть) там не имелось.
Стоп!
Был ещё один… на столике у дверей моей палаты.
Обычный… полевой телефон!
В сером деревянном корпусе — раритет!
Как и моя инвалидная коляска — с металлическими колесами. Без резиновых шин и бандажей — оттого и постукивала по паркету. Для того и дорожка в коридоре — чтобы не слишком шуметь. С удобным кожанымсиденьем. Вообще редкость — я таких колясок и вовсе не видывал.
Где у нас такие есть?
Паркет… и вовсе ни в какие ворота не лезет — нет таких больниц, негигиенично это! Административный корпус — ещё могу поверить. Но меня-то по улице не возили!
А в административных корпусах (ну, хотя бы — на этажах) палат не бывает.
Уф!
Что-то всё у меня кисло выходит…
Ладно, будем думать.
Но особо пораскинуть мозгами мне не дали — принесли обед.
Вот, кстати, и об этом тоже.
Кормят тут неплохо, я бы сказал, что очень даже неплохо.
Но!
Во-первых — минимум специй.
Отчего? Я же не язвенник.
Во-вторых — выбор блюд.
Он здесь, весьма невелик, но готовят хорошо.
Гороховый суп — через день.
Ещё какой-то овощной и рыбный.
Каши… почти совсем не дают. Манка была… раза три. Или четыре. А уж как у нас в госпиталях, да в прочих медучреждениях любят этот продукт… даже описать не могу!
Капуста во всех (аж — в трех!) видах.
С мясом (хм…), просто сама по себе, тушеная — как гарнир. И нечто, типа бигуса (с армии ненавижу это кушанье — и что в нём только поляки нашли?), правда, здесь он вполне съедобный.
Макароны — ну, здесь никто Америки не открыл, они у всех есть.