Шрифт:
1
«Вот оно, – подумал Дэмьен, – наконец-то добрались».
Города побережья лежали перед ним в глубокой, в форме полумесяца, долине, раскрывающейся навстречу морю. На востоке и на западе от долины высились голые скалистые пики двух основных горных хребтов континента; двумя гигантскими иззубренными клешнями нависали они над городами с прилегающими угодьями и потом забирались далеко в море. А там, постепенно снижаясь, превращались в два исполинских волнореза с россыпью каменистых островов и островков на концах, пряча под сенью своих отрогов удобную гавань, защищая и эту гавань, и находящиеся к северу от нее города как от бурь, так и, при случае, от иноземного вторжения.
С первого взгляда становилось ясно, что здешние жители
Дэмьен стоял у обрыва невысокой горной гряды, футах в двухстах над долиной, и озирал страну, в которую они, приложив такие усилия, все-таки сумели попасть. В нескольких сотнях ярдов к востоку широко разлившаяся к этому времени река, остававшаяся, правда, по-прежнему бурной, обрушивалась вниз с утеса грохочущим водопадом. Последние каскады пенных струй, разбивавшихся в водном зеркале на мельчайшие капельки, Дэмьену уже не было видно. Когда же он разглядывал застланную туманом долину, ему показалось, будто возле кипевшего брызгами озера под утесами мелькают какие-то тени. Порождения Фэа? Или люди? Возможно, влюбленные парочки, рискнувшие выйти в ночь, чтобы предаться страсти. Или даже, быть может, туристы из северных протекторатов или откуда-нибудь еще дальше; туристы или купцы – откуда ему знать, что за коммерция процветает в здешних городах, на чем зиждется их благосостояние? Одно можно было сказать наверняка: после долгих недель, проведенных в гиблом туманном лесу и на голых гранитных скалах, Дэмьен от души радовался тому, что снова видит людей. Кем бы ни оказались эти люди. Священник чувствовал, как после долгого напряжения наконец расслабляется, и, хотя прекрасно понимал, что в городах их могут поджидать опасности ничуть не менее гибельные, чем за их стенами, ничего не мог с собой поделать: при одном взгляде на столь значимые достижения человеческой цивилизации его охватил безудержный восторг.
Зато Йенсени испытывала совершенно иные чувства. Она даже не подошла к краю утеса, оставшись возле лошадей, словно вознамериваясь спрятаться за их крупами. Человечество означало для нее предательство и опасность – как же быстро эта малышка научилась всего бояться! – так что, разумеется, предстоящий спуск в долину ее страшил. Но по крайней мере она не предпринимала никаких попыток к бегству. Этого Дэмьен никак не ожидал – и то, что он за последние дни так и не сумел ничего придумать насчет ее будущего, объяснялось во многом тем, что он не ожидал, что девочка задержится с ними на столь долгий срок. Какое-то время казалось, что Йенсени, подобно дикому зверьку, убежит от них при первых же признаках опасности. Растворится в кустах, как перепуганная белочка. Но сейчас она уже вела себя поспокойнее, хотя страх испытывала ничуть не меньший. Сейчас она гораздо больше походила на человека.
Какой же иронический поворот событий: урок подлинной человечности преподала девочке ракханка! Дэмьен подумал о том, замечает ли сама Хессет происходящие с Йенсени перемены. И осознает ли юмор ситуации.
«Любовь – это самый универсальный язык», – напомнил он себе. И вновь посмотрел на девочку: по-прежнему испуганную, по-прежнему прячущуюся, но уже ждущую Хессет, которая как раз направилась в очередной раз утешить ее. «Одиночество – тоже».
Со вздохом священник поискал взглядом Тарранта. В последний раз он видел его в нескольких сотнях ярдов отсюда: стоя на берегу реки, тот смотрел вниз, в долину. Тогда Дэмьен подошел к нему и предложил подзорную трубу. Но посвященный покачал головой, не отрывая глаз от раскинувшейся перед ним панорамы. Он изучал южные города, пользуясь всеми доступными ему особыми методами. Дэмьен молча постоял рядом с ним. В конце концов Охотник, кивнув, отошел от края; капельки тумана играли у него в волосах настоящими брильянтами.
– Нашего врага здесь нет, – тихо сказал он. И хотя совсем рядом грохотал водопад, Дэмьен почему-то без труда расслышал каждое его слово. – Хотя его люди здесь побывали, на этот счет нет никаких сомнений.
– Было вторжение? – спросил Дэмьен. А вот ему пришлось орать во весь голос, и не впервые он позавидовал особым способностям Тарранта. – Или они лишь засылали лазутчиков?
Охотник смахнул прядь волос со лба; вода закапала по лицу подобно слезам.
– Точно не знаю. Следы сложные и налагаются друг на друга, как кольца на стволе дерева, рассортировать их непросто. Но судя по здешним крепостным сооружениям… – Он описал рукой круг в воздухе. – Или, точнее, судя по отсутствию таковых, конфликт, если он и имеется, носит скорее дипломатический, нежели военный характер. Чего мы с вами никак не ожидали.
Охотник посмотрел вверх по течению реки, холодные воды которой пенились почти у них под ногами. Это предоставило Дэмьену редкую возможность всмотреться в лицо этого человека так, чтобы он сам не заметил, что его лицо разглядывают. С Таррантом происходили какие-то перемены – причем явно не в лучшую сторону. Дэмьен не смог бы выразить этого словами, но понимал тем не менее совершенно определенно. «Может быть, это голод», – подумал он. И при мысли о городах в долине и о судьбах их обитателей он задрожал. Он припомнил, сколько ночей прошло с тех пор, как они покинули лагерь Терата, сколько долгих ночей в бесплодных странствиях по безлюдным землям. Хотя Таррант и не заговаривал о своих потребностях, было ясно, что именно означают для него эти города. Свежая пища. Омоложение. А может быть, даже, если выпадет такая удача, – Охота.
Дэмьена затошнило, и он стремительно отвернулся.
«Ты никогда не привыкнешь к этому. Никогда. Не привыкнешь – и не смиришься.
Да и упаси меня Бог смириться».
В последние ночи Таррант тщательно избегал Йенсени, да и остальных участников экспедиции сторонился тоже. Не ехал больше вместе со всеми, но летел над вершинами деревьев, сопровождая их в птичьем образе. Что само по себе было и не плохо, решил Дэмьен. Одному Богу ведомо, как отреагировал бы Охотник, если бы ему предложили разделить седло с кем-нибудь из участников экспедиции, и как отнеслась бы кобыла Хессет к тому, что ей придется нести троих сразу. Даже для сильных лошадей существует предельная нагрузка. Нет, выбранный Таррантом порядок продвижения и впрямь оказался наилучшим. Вот если бы только не казалось это демонстративное отшельничество одним из проявлений странной скорби, окутавшей теперь Охотника подобно черной туче, которая прямо на глазах становилась все гуще и чернее по мере того, как они продвигались вперед.
«Он побывал пред ликом Господа, – без устали напоминал себе Дэмьен. – И его отринули. Он заглянул в глаза необратимости тяготеющего над ним проклятия. Неужели такое не должно было вызвать в нем перемену? Должно, непременно…»
Покаяние означает для него смерть – так пояснил Владетель. А смерть, согласно его философствованиям, означает вечное проклятие. Имеется ли выход из этой интеллектуальной ловушки, в которую заманил себя колдун? Найдется ли стезя, на которую он согласится ступить? Понятно, мысль о спасении этой падшей души вместо ее окончательного уничтожения была чисто умозрительной концепцией, и раньше Дэмьен думал совсем не об этом. Да и сейчас он не был уверен в том, что такое возможно.
– Необходимо будет избавиться от лошадей, – объявил Охотник.
– Что? – Дэмьену потребовалось несколько секунд, чтобы очнуться от размышлений. – Но зачем?
– Потому что они нас выдадут. На Восточном континенте нет существ, хотя бы отдаленно похожих на лошадей, и Матерям об этом известно. Если они прислали своим наместникам какое-нибудь предупреждение, то в него наверняка включено и описание лошадей. В горах мы могли бы просто спрятать их, но не здесь же?
Он указал на залитые огнями города.