Черный альпинист
Шрифт:
Попробовал нажать на курок — выстрела не последовало, заклинило патрон. Старик бесцеремонно отшвырнул пистолет. И торжественно показал Тахиру огромную деревянную кобуру.
— Знаешь, что это? Стечкин.
— Ну, его ж с вооружения сняли, помню что-то такое…
— Автоматический пистолет Стечкина, калибр девять, стрельба одиночными и очередями, прицельный огонь от двадцати пяти до двухсот метров, магазин на двадцать патронов. Я лично лучше не знаю пистолета.
Старик приладил к «стечкину» кобуру, получив пистолет-пулемет, навскидку дал несколько очередей. Грохот был страшный, казалось,
— Этому ни мороз, ни вода и лед, ни грязь не страшны. Кстати, по этим признакам ни одна из западных игрушек тебе не годятся. Они для комфортной войны сделаны. Но не для гор, поверь мне. Пистолетик тяжеловат, громоздкий, но тебе как раз. Опробуй.
Тахир лишь через полчаса притерпелся к отдаче «стечкина», даже сумел с одной руки дать точную очередь. И согласился со стариком — точность и дальность выгодно отличались, большой магазин тоже был преимуществом, а неприхотливость оружия поражала. Старик опустил «стечкина» в бак с водой, вытащил и произвел выстрел — пистолет действовал.
— Дальше. Из винтовок даю СВС-137. Самозарядная винтовка Симонова. С патронами уменьшенной мощности, звука гораздо меньше. С двух тысяч метров птичку снимешь с камня. Но на поражение — стреляй с тысячи, для верняка.
Тахир кивнул взял винтовку, разобрал-собрал, пошел к стойке опробовать. Старик увлекся, говорил уже сам себе:
— Если бы речь обо мне, я бы свою игрушку не поменял. Вот эту: самозарядную снайперскую Драгунова. Проще, потяжелее, ну так не для соревнований же. Зато стольких из нее ухлопал, что ни на что не променяю.
Время шло, уже и Тахир был бы не прочь согласиться со всеми предложениями чекиста, да тот был неутомим.
— Из автоматов даю два варианта, равноценных. Вот американская штучка с советской начинкой. Штурмовая винтовка «интерармс» на базе «Калашникова». Калибр семь и шестьдесят два, вес три и семь кг, в магазине тридцатник, с накручивающимся таким шлангом для метания гранат. Ну как?
— А нужен ли?
— Гранатомет нужен тебе. Если он в пещере или в трещине вдруг засел? Если под скалой, лишь пульнуть, а его и засыплет. Точно нужен. Вот второй вариант. АК-74 с подствольным гранатометом ГП-30, модификация восемьдесят шестого. Есть и совсем свежая вариация, но мне не нравится. А этот — то, что надо. Калибр пять и сорок пять, длина девятьсот сорок, то есть меньше, чем штатовский, у них гигантомания. Масса три и три, почти на полкило легче. Магазин тот же, на тридцать, отдача меньше сбалансирована, зато бой точнее, с восьмисот метров на поражение. У «интерармса» чуть больше пятисот, сам летом проверял.
После испытания Тахир остановился на родном АК. Старик был удовлетворен, что он выбрал именно отечественные модели. Обговорили остальное, количество боеприпасов, Трофимыч выписал накладную. Вместе сходили в душ. Трофимыч ночевал у себя на складе, в каморке с топчаном и крохотным черно-белым телевизором. Тахира же ждала большая комната с диваном, баром, музыкой.
Тахир уговорил старика подняться к нему, поужинали, выпили по сто грамм. Трофимыч дальнейшие планы по выпивке пресек, заявил что нельзя полковнику перед операцией напиваться. Спрашивал, как служилось в Москве, Тахир отвечал коротко, но правдиво. Старик мрачнел.
— Сердце у меня чует, мальчик, зря ты с нашим коршуном связался. У меня к нему претензий нет, я его и выпестовал. Но вот тебя в какую-то ловушку заманили. И зачем ты вернулся?
— Отец погиб, хотелось проститься. Да и соскучился, тянет сюда, как бы хорошо ни жилось. А когда плохо там стало, еще сильнее потянуло.
— Эх, поганое время, — заключил старик. — будь осторожен. Меня к внукам, знаешь ли, собственные дети теперь не подпускают. Внук спросил — дедуля, а правда, что ты и Сталин много людей убили? Говорю — правда, малыш, жаль, что кое-кого еще не дали пристрелить, Нугманов недавно вызвал, намекал, чтоб и отсюда я убрался. У меня же ордена, медали, именное оружие за уничтожение басмачей. А оказалось, я лучших представителей казахского народа убивал. Но виноватым я себя не чувствую. И не жалею. Правильно?
— Не знаю, — сказал Тахир, — у меня так не получается. Не уверен я уже, что прав.
— Эх ты, — обиделся Трофимыч, — нюни распустил. Прощай, не останусь, мне на перине и не заснуть. Около оружия оно как-то слаще спится, что ли…
Ушел. Тахир тоже заснул быстро и легко.
В окне на четвертом этаже дома госбезопасности перед рассветом горели лампы. В своем кабинете сидел старый Бекболат Амиртахович, напротив Борис Пабст, вяло переговаривались, цедили из рюмок коньяк.
— Слушай, меня одна мысль сверлит, — сказал «лысый коршун», — а не напридумывали ли мы все это…
— Нет. Слишком много совпадений. Впервые Черный Альпинист объявился на той турбазе. И девок он хватает именно похожих на его Марину. Я опрашивал людей, которые одновременно с ними отдыхали в то лето. Саша этот ухлестывал за Мариной, скорее всего, переспал. Иначе почему девять месяцев спустя она родила белобрысого пацана? И тела не нашли. Искали долго — его же любили, уважали в горах. Но не нашли. И все данные о Саше совпадают с нашими данными о Черном Альпинисте.
— Все верно, но что-то не нравится мне.
— Может быть, племянника жалко? Дискеты он вам не отдал. Вашим человеком работать в Москве отказался. Ему до вас дела нет, — заключил полковник Пабст (оба сидели в форме, не сняли после официального ужина).
— Ее ты тоже хочешь закинуть?
— Обязательно. Тогда Альпинист точно клюнет. Сто процентов.
— Он все еще пацан, во что-то верит.
— Это из-за него каша заварилась. Ему и расхлебывать.
— Да, возможно. Мы расхлебать не сумели во всяком случае. Боря, как так случилось, что неделю назад вечерком я сказал тебе, что нет хорошего повода заставить его вернуться…
— Ну, сказали.
— А следующим утром умер отец Тахира. Твоих рук дело?
— Не имею ни малейшего отношения. Судьба, рок. Я не из мистиков, но о роке вы первым упоминали. И не жалейте его, он на кладбище людей гасил, как одержимый. Не просто профессионал, он прирожденный убийца. Выбор абсолютно точный.
— За что ты так ненавидишь Тахира? — произнес шеф тихим и равнодушным голосом.
Часть четвертая
СХВАТКА С ЧЕРНЫМ АЛЬПИНИСТОМ
(Тянь-Шань, осень 1993 года)