Чёрный ангел
Шрифт:
С учебой тоже не все складывалось гладко. Конечно, способностей Людмиле было не занимать, зато с усердием дело обстояло хуже. В начальных классах, благодаря врожденному уму и цепкой памяти, ей все давалось с волшебной легкостью, без малейшего усилия. Теперь домашние задания часто требовали серьезной самостоятельной работы и Людмиле приходилось тяжело, не хватало навыка к кропотливому труду, а взять препятствие с наскока удавалось далеко не всегда. И потом, четырнадцать лет - не тот возраст, когда можно погрузиться в учебу с головой, поскольку голова обычно занята совершенно другим. Жизнь подростка-старшеклассника бьет ключом - компании, тусовки, вечеринки, бурление страстей. Эта круговерть затягивает людей и поустойчивей Людмилы, всегда тяготевшей к компанейским развлечениям. Посопротивлявшись совсем немного, она предпочла плыть по течению - будь, что будет.
И все бы ничего, если бы не страх, сидевший где-то в подкорке. По ночам ей опять, как когда-то в детстве, начали сниться кошмары. Например, такой: выходит она из дома в нарядном платье и идет по улице, гордо глядя перед собой, ни на кого не смотрит - любуйтесь, мол, вот я какая. Потом замечает странные взгляды один, другой. Вот уже целая толпа набежала, все пялятся, вытаращив глаза, на лицах - непонятные гримасы. Людмила нервничает, потом не выдерживает и оглядывает себя. Что это? На ней уже не платье, а какие-то лохмотья. Они расползаются на глазах, и она остается совершенно голой. И тут толпа разражается глумливым хохотом. Народ держится за животы, сгибается пополам, тычет в нее пальцами... Она просыпается с бешеным сердцебиением и долго не может успокоиться. Но хуже всего, что сон не забывается, воспоминание о нем может всплыть в самый неподходящий момент, хотя бы на той же тусовке, и тогда Людмиле в собственном смехе слышится что-то истеричное, а общее веселье кажется отчаянным, словно удаль солдатской попойки накануне битвы, обреченной на поражение.
Страх нищеты может быть сильнее страха смерти, оттого-то в газетах то и дело мелькают сообщения о безработных психах, прикончивших собственную жену, детей и себя впридачу. И Людмила испытала эту истину на собственной шкуре. К шестнадцати годам она чувствовала себя разбитой, обессилевшей, внутренне опустошенной бесконечными поисками выхода из тупика. Нет, выход, конечно, существовал, она увидела его давно, еще в тот день, когда бабушка предупредила о грядущем прекращении денежных вливаний. Но для Людмилы он был неприемлем. Подольститься к Этой Твари, помириться с ней?.. Нет, лучше умереть.
И все-таки она сломалась. Неопытному канатоходцу необходимо знать, что внизу натянута страховочная сетка, иначе он ошибется и упадет. Людмиле тоже любой ценой была необходима страховка, иначе она могла попросту спятить. Поняв это, она решилась предпринять кое-какие шаги для сближения с Этой Тварью. Но для начала следовало разведать обстановку.
Ее ждало пренеприятнейшее открытие. Нет, хуже: Эта Тварь снова, как в детстве, нанесла ей подлый удар. Людмила не могла сказать, из чего сложилось ее представление о матери - в их доме по понятным причинам о Таисье почти не говорили, - но оно у нее имелось, и вполне определенное. Некрасивая, хмурая, нелюдимая баба, всем радостям жизни предпочитающая глотание книжной пыли. Бесчувственная высохшая особа, начисто лишенная женственности и подавляющая мужчин своим интеллектуальным превосходством. Синий чулок, библиотечная крыса, просто-таки обреченная на участь старой девы. Правда, ей все же удалось подцепить мужа, но только потому, что в отцовском институте девицы были редким явлением, а на безрыбье, как известно, и рак - рыба.
Каково же было потрясение Людмилы, когда в ходе ее предварительной рекогносцировки выяснилось, что Эта Тварь нашла себе еще одного мужика! Причем, по данным старух, сладострастно сплетничающих у подъезда, - мужика интересного, положительного и культурного. Правда, по тем же данным, в официальный брак эта парочка вступать не спешила, но отношения между ними были самые нежные и трепетные. Более того, Эта Тварь беременна от сожителя и вот-вот должна родить.
Известие об ожидаемом ребенке подкосило Людмилу окончательно. Очаровать, расположить к себе бессердечную гадину, давным-давно выбросившую дочь из своей жизни, было задачей трудной, - особенно учитывая истинные чувства, которые питала к ней Людмила. Трудной, но не безнадежной. Если мать-злодейка страдает от одиночества, если в глубине души терзается чувством вины, то появление дочери, готовой все простить и забыть, способно сотворить чудо. Но только не в том случае, когда Эта Тварь наслаждается объятиями нового хахаля и воркует над новорожденным ублюдком.
Людмила никогда бы не подумала, что ее застарелая ненависть может так раскалиться. Жжение в груди было осязаемым, словно там развели костер и подбрасывают, подбрасывают, подбрасывают в него все новые вязанки хвороста. Из страха свихнуться Люся открылась бабушке, хотя сначала не хотела никого посвящать в свою тайну. Бабушка ее не разочаровала.
– Будь она проклята!
– кричала Светлана Георгиевна, белая от ярости.
– Чтоб у нее родился больной урод! Чтоб она сдохла, подлюка!
И вот, спустя полтора года второе пожелание бабушки сбылось. Друзья Этой Твари даже не потрудились известить дочь. О гибели матери сообщил милиционер, и то не сразу, а через два дня после убийства. Выслушав его, Людмила посмотрела на бабушку и увидела в ее глазах отражение своего торжества. К сожалению, милиционер оказался глазастым. Сочувственные нотки в его голосе моментально сменились жесткими.
– Могу я узнать, Людмила Андреевна, когда вы в последний раз видели мать и что делали вечером в пятницу, двадцать девятого ноября? Последний вопрос относится и к вам, Светлана Георгиевна.
Бабушка ответила за обеих:
– У Людмилы вот уже двенадцать лет как нет матери. За эти годы ни я, ни Люсенька ни разу не встречались с этой женщиной, не видели ее, не разговаривали с ней и не переписывались. В пятницу вечером мы с мужем сидели дома, а девочка ходила в гости к подруге. Люсенька, надеюсь, вы с Дашей весь вечер провели вместе?
– Конечно, бабушка, не волнуйся, с моим алиби все в порядке, - усмехнулась Людмила.
– Как своевременно!
– удовлетворенно заметила Светлана Георгиевна, когда оперативник ушел.
– Через десять дней у тебя день рождения. Я все ломала голову, как мы будем выкручиваться без ее алиментов. А теперь ты получишь наследство, и весьма приличное, ведь это ж какие деньги она получала! Опять же квартира... Хороший подарок к совершеннолетию. Только давай постараемся не показывать своей радости папе. Бедный Андрей!
– Бабушка вздохнула.
– Боюсь, он расстроится. И чем она его к себе привязала?
Отец и впрямь принял новость тяжело. Выслушал, потом молча сгреб в охапку пальто, ушел из дома и целую ночь пропадал неизвестно где, а когда вернулся, заперся у себя в комнате. На следующий день не пошел на работу, не ел, не разговаривал, не отвечал на вопросы. Сегодня снова исчез с утра пораньше, никто не видел и не слышал, как он уходил.
Вечером, услышав шевеление ключа в замке, а потом шорох одежды в прихожей, Людмила подумала, что сейчас отец снова молча закроется у себя, но он вдруг вошел в кухню, где они с бабушкой и дедушкой ужинали.
– Послезавтра похороны, - сказал он в пространство. Постоял, подошел к мойке, ополоснул чашку, налил себе воды, выпил и неожиданно обратился к дочери: - Люся, я знаю, ты никогда ее не любила... Но она - твоя мама, и ее больше нет. Ты пойдешь послезавтра со мной?
Людмила открыла было рот, чтобы ответить, и тут заметила, что бабушка усиленно ей моргает: да, мол, соглашайся, да, да! Она удивилась, но послушно сказала:
– Хорошо.
После ужина бабушка прокралась к ней в комнату с видом подпольщика, явившегося на конспиративную квартиру.