Чёрный ангел
Шрифт:
– А он не сказал, чем вызваны его подозрения?
– Нет. Напустил на себя такой таинственный вид. Он ведь у меня в душе совсем еще мальчишка...
Вера Николаевна заплакала. Виктор выдержал сочувственную паузу, потом задал новый вопрос:
– А в пятницу Коля ничего нового не рассказывал?
Она отняла от лица платок и посмотрела на него с каким-то непонятным выражением.
– Нет. А знаете, я сейчас подумала: он ведь какой-то странный в пятницу пришел. Задумчивый, молчаливый. На Коленьку это совсем не похоже. Я даже обеспокоилась: не заболел ли? Заглянула к нему в комнату, а он сидит за столом, пишет что-то. Услышал, как я вошла, закрыл бумагу ладонью и другой рукой машет не мешай, мол.
– Вера Николаевна, - взмолился Виктор.
– Позвольте мне, пожалуйста, осмотреть квартиру. В первую очередь, комнату вашего сына.
Как и следовало ожидать, его просьба не вызвала восторга. Но от тревоги за сына у матери не осталось сил отстаивать неприкосновенность его частной жизни.
– Ну что же... если это необходимо...
Осмотр занял полчаса, но результат был нулевой, если не считать таковым знакомство с обширной коллекцией порнографических журналов и снимков, припрятанных в укромных уголках Колиной комнаты. Виктор изучил буквально каждую бумажку, попавшуюся ему на глаза, но вожделенной записки не нашел. Забрав, с разрешения Веры Николаевны, две старые записные книжки Николая, Виктор простился с несчастной женщиной и поехал домой. Добираться пришлось на такси - метро уже закрылось.
В пятницу ни Вязников, ни Усов на похороны Морозовой не пришли. Бекушев подозревал, что так оно и будет, но все равно был разочарован. Коллеги же Ирен, Эдика и Николая окончательно пали духом.
Стоя перед трупохранилищем ("Бр-р! Ну и наименование! Где вы, старые добрые имена, когда подобные учреждения называли уютным неказенным словечком "покойницкая"?), Виктор разглядывал хмурые, заплаканные, потерянные лица и думал, что никогда еще не бывал на похоронах, где царило бы столь тотально похоронное настроение. Обычно в толпе людей, провожающих ближнего своего в последний путь, сразу видно тех, для кого эта смерть - неизбывное горе, и тех, кто пришел просто отдать дань вежливости. Последние, как правило, натягивают приличествующую случаю маску скорби или глубокой печали, но, бывает, и не утруждают себя: глазеют с любопытством по сторонам, сплетничают, обсуждают дела, не имеющие ни малейшего касательства к печальному событию, которое привело их на кладбище.
Среди пришедших проводить Ирен таких случайных "скорбящих" не было. Люди выглядели даже не подавленными, а раздавленными горем. Грязь под ногами, угрюмое сивое небо, сероватые брызги ледяной кашицы, падающие сверху, идеально вписывались в безотрадную картину.
Одна из створок тяжелой бурой двери под вывеской "Трупохранилище" приоткрылась, в щель выглянула невзрачная востроносая тетка и деловито, как на складе, выкрикнула:
– На Морозову у кого документы?
От группы провожающих отделилась Полина и поспешила к двери, на ходу открывая сумочку. Переговорив о чем-то с "кладовщицей", она обернулась, махнула рукой и скрылась в здании. Повинуясь ее знаку, двое мужчин - Кулаков, он же Эжен, и Король, он же Чезаре, - подошли к задней двери автобуса-катафалка, приняли гроб и занесли его следом.
"Стало быть, организацию похорон взяли на себя сотрудники Морозовой, догадался Виктор.
– Странно. Правда, Халецкий говорил, что сожитель Ирен в больнице, а родственники ее не жаловали... Но не до такой же степени, чтобы наплевать на всякие приличия... А подруга, верная Лизавета, не оставлявшая Ирен ни в здравии, ни в хвори? Неужели она тоже не пришла?"
Виктор огляделся, и только тут заметил незнакомую пару, стоящую поодаль. Человек лет тридцати пяти - сорока, высокий, рыхловатый, и девушка. В автобусе Виктор их не видел, значит, приехали отдельно, своим ходом. И стоят на отшибе. Кто они? Родственники? Знакомые?
Мужчина стоял, опустив непокрытую голову. Мокрые пряди волос облепили лоб, по щекам и подбородку медленно катились капли - то ли слезы, то ли талый снег. А девушка... Вот она, случайная пташка, залетевшая поглазеть на чужую скорбь. На лице написаны любопытство и... что? Нетерпение? Азарт? Беспокойство? Кого-то она выискивает глазами. Вон, взяла спутника за рукав, уговаривает подойти ближе. Кто же это? Неужто дочь Морозовой? Да, прав Халецкий, - тот еще экземпляр!
Обе створки двери снова открылась. Первой вышла Полина. Потом Эжен и Чезаре тяжело выкатили высокую тележку со стоящим на ней гробом. Еще два человека отделились от остальных и поспешили к ним на помощь. Толпа расступилась, освобождая проход к катафалку.
В эту минуту кто-то крепко стиснул локоть Виктора. Он обернулся и увидел Халецкого, но в первый миг его не узнал. Борька - знаменитый на все ГУВД трепач, паяц, симулянт и сибарит - выглядел, словно гончая, учуявшая зайца. В глазах огонь, ноздри трепещут, тело подрагивает...
– Борис? Ты что здесь делаешь?
– Ш-ш! Быстро пошли отсюда! Ну давай же, шевелись!
– Неудобно как-то уходить, похороны все же... Куда ты меня тянешь?
– В машину. Прекрати вырываться, веди себя прилично. Неудобно ему! Сейчас ты у меня забудешь про неудобства.
– Да что случилось?! Террористы взорвали Кремль? Президента взяли в заложники?
– Хуже! Мы лишились всех свидетелей.
– Ты про Усова с Вязниковым? Так я уже знаю.
– Как, еще и Усов?! Твой лепший кореш с бегающими глазками? И он пропал? Как? Когда?
– Во вторник утром, по дороге на работу. А в среду исчез Вязников - прямо с работы.
– Пых, помяни мое слово: мы имеем дело с нечистой силой. Давай полезай в машину, ибо стоя мои новости выслушивать не рекомендуется.
Виктор покорно занял пассажирское сиденье дряхлой Борисовой "копейки" и приготовился слушать.
– Вчера, получив благословение папы-Песича, поехал я в больницу, повидаться с загадочным сожителем Ирен, - газанув с места, начал Халецкий.
– Ты будешь смеяться, но меня замучило жгучее любопытство по поводу его мрачного прошлого. В больнице мне сообщили, что Петр Кронин во вторник отказался от их услуг, собрал вещички и укатил домой. Я спросил, переписали ли они его паспортные данные меня интересовала прописка. Мне объяснили, что Кронин лежал в платном отделении, его лечение оплатили за несколько дней вперед, поэтому в паспорте и страховом полисе нужды не возникло, а в регистратуре переписали данные с журналистского удостоверения пациента. Данные, скажите, пожалуйста! Знаешь, что под ними подразумевалось? Имя и фамилия! Даже отчества нет, не говоря уже про год и место рождения.
– А кем выдано журналистское удостоверение?
– Спроси что-нибудь полегче. В регистратуре считают, что эта информация не заслуживает внимания. Только и запомнили, что оно международного образца, - имя и кириллицей и латиницей пропечатано.
– А кто оплатил лечение?
– Лизавета, подруга Ирен. Она оставила номер телефона лечащему врачу, просила звонить, если что. И навещала больного тоже она, сиделка по описанию признала. В общем, из больницы я поехал в дом Ирен. Решил, что найду сожителя там, а если нет - узнаю его адрес у Лизаветы. Приехал. Звоню в квартиру Ирен - никого. Звоню в квартиру Лизаветы - тоже тишина. Звоню к соседям - ничего не видели, ничего не знают. И на лавке перед подъездом, как назло, никого нет, погода к посиделкам не располагает. Ладно, думаю, у меня в запасе есть еще один свидетель - Вязников. Лизавета говорила, что он дружил с Ирен, захаживал в гости. Стало быть, с сожителем знаком и, быть может, знает, где его искать. Приезжаю к Вязникову, звоню в квартиру. Как ты думаешь, что происходит? Правильно: ничего. За дверью глухо. Хорошо хоть соседи с Вязниковыми приятельствуют. Объяснили мне, что его жена за границей, контракт у нее на три месяца, а самого Эдика они видели в последний раз накануне, то есть в среду утром. Он торопился на важную встречу и вообще вид имел хмурый, потому поболтать, против обыкновения, не остановился. И все. Аллес. Больше соседи его не видели и не слышали. Я снова поехал к Лизавете. На часах - первый час ночи. Думаю, должна уже вернуться, у нее дочь - школьница. Черта с два! Школьница с папочкой оказались в наличии, а Лизавета - как бы не так. Муж ее сам ума не приложит, что произошло. Он с дочерью ездил в гости к своим родителям, а Лизавета отказалась, сославшись на необходимость приглядывать за соседом. Он-де совсем больной, не дай бог, сердце опять шалить начнет, а у него на руках полуторагодовалый карапуз. Муж поворчал немного для виду, но уступил. Лиску, говорит, не перевоспитаешь. Она с детства всякую беспризорную живность, всякую бродячую собаку в дом тащит. Спорить с ней - себе дороже. В общем, уехали они вдвоем с дочерью. Возвращаются - на кухонном столе записка: "Тема, Ритунчик, мне нужно срочно уехать на несколько дней. Вернусь - все объясню. Целую, мама". Артем бросился к соседу - никого. Позвонил в единую справочную по больницам - ни Петр Кронин, ни Михаил Кронин, ни Елизавета Волчек в их списках не значатся. Он проверил одежду жены - вроде все на месте. Нет только пальто, сапог, сумочки с документами и того, что было на Лизавете, когда Тема с Ритунчиком уезжали. Ну, может, еще смена белья пропала, но точно неизвестно - он ведь его никогда не пересчитывал.