Чёрный ангел
Шрифт:
– Эжен - это?..
– Виктор перелистнул блокнот.
– Женя Кулаков из "Пульсара", - подсказала Джулия.
– Не знаю, почему Эдик о нем расспрашивал. Думала, думала, но так ничего и не надумала. У меня сложилось впечатление, будто Эдик его проверял, но тогда при чем здесь этот четверг? Убитого бандита нашли в четверг, но на прошлой неделе, Ирен погибла днем позже, в пятницу, Мыкола пропал во вторник...
– Да-да, конечно, - сказал Виктор невпопад.
– Вы не возражаете, если я позвоню?
Первой реакцией Халецкого было негодование.
– Какого черта, капитан?! Я же сказал, что сам позвоню! Мы только-только начали разговор!
– Вот и заканчивайте, майор. Все равно ваша собеседница ничего не знает.
– А ты знаешь?
– заинтересовался Халецкий, меняя гнев на милость.
– Ну так не тяни, выкладывай!
И Виктор сообщил ему все, что узнал от Джулии, уложив ее рассказ в несколько коротких фраз.
– Диктуй адрес Эжена, - скомандовал Халецкий после минутного раздумья.
– Нет, погоди! Давай лучше встретимся в метро, на ближайшей к нему станции. Береженого бог бережет. Называй код.
Кодировка станций метрополитена, которой пользовались у них в отделе, отличалась от общепринятой. Ее разработал лично Песич несколько лет назад, после того, как у них сорвалась одно оперативное мероприятие. Переговариваясь по рации, оперативники старательно шифровали свои сообщения, но предполагаемое место встречи объектов слежки назвали чуть ли не открытым текстом. Едва оно прозвучало в эфире, как обе преследуемые машины резко сменили маршрут, и встреча объектов в тот день не состоялась. Песич тогда всласть наматерился, а на следущий день раздал сотрудникам листочки с новым, сверхсекретным кодом топографических объектов Москвы. Система кодировки станций метро отличалась гениальной простотой. Вторая и третья цифры обозначали номер линии: 01 аквамариновая (Каховская), 02 - голубая (Филевская), 03 - желтая (Калининская) и так далее, по цвету, в прямом или обратном алфавитном порядке. Последние две означали номер станции. Первая станция на Серпуховской линии - Алтуфьево, на Калужско-Рижской - Медведково, потом - следующая конечная станция по часовой или против часовой стрелки. А первая цифра-ключ задавала алфавитный порядок и направление обхода конечных, всего четыре варианта. Чтобы пользоваться этой системой, не обязательно иметь под рукой секретные коды, достаточно обычной схемы метрополитена.
– Сто восемь ноль пять, - сказал Виктор, поглядев на схему, напечатанную в его записной книжке.
Халецкий присвистнул.
– Тогда лови машину. Я буду ждать у выхода.
Виктор только зубами скрипнул. Хорошо Халецкому говорить: "Лови машину", а ему каково? Какой водитель обрадуется перспективе пилить через весь город, если знает, что вместо живых денег и чаевых получит лишь квитанцию и сомнительное удовольствие лицезреть милицейские "корочки"? А Виктору, между прочим, придется целый час сидеть с этим водителем в салоне, ловить флюиды злости, раздражения и негодования...
Но, как выяснилось, переживал он напрасно. Водитель (пожилой, между прочим, мужик), увидев корочки, воскликнул: "Вот это да!" - и азартно гнал всю дорогу, почти не обращая внимания на светофоры. При этом он оказался настолько деликатным, что даже постеснялся расспрашивать непрошеного пассажира. От избытка благодарности Виктор сам намекнул, что торопится перехватить свидетеля, за которым охотятся преступники, и предложил оплатить хотя бы бензин.
– Брось, парень, - отказался благородный водитель.
– Я наверняка больше тебя зарабатываю.
Тормознув по просьбе Виктора у станции "Петровско-Разумовская", он посадил Халецкого и без слов доставил обоих оперативников по названному ими адресу. Только удачи на прощание пожелал. И, видимо, пожелал от сердца, потому что удача им сопутствовала.
Во-первых, они застали Кулакова дома - точнее, в съемной берлоге, при виде которой Виктор, всегда стеснявшийся запустения в своем холостяцком жилище, моментально избавился от комплексов. Во-вторых, Эжен, в отличие от Джулии, не стал запираться. Едва Виктор произнес свою коронную фразу: "Мы разыскиваем Эдуарда Вязникова. По нашим сведениям, ему угрожает опасность", - как Кулаков остановил его усталым движением руки и объявил:
– Я знаю. Мы виделись с ним позавчера вечером. Скажите мне вот что: вы подозреваете его в этих убийствах? Я, конечно, в любом случае расскажу вам, что помню, но...
– В случае положительного ответа не станете напрягать память?
– предугадал продолжение Халецкий.
– Стало быть, сами вы исключаете виновность Вязникова? И на чем, позвольте спросить, зиждется ваша уверенность? На личной симпатии или на более прочном фундаменте?
В заинтересованном взгляде, который Эжен метнул на Бориса, промелькнуло уважение. Виктор ощутил легкий укол зависти: он часами беседовал со свидетелями по этому проклятому делу, но уважительного взгляда ни разу не удостоился.
– Я бы сказал, что на более прочном фундаменте, но, боюсь, мое мнение не лишено субъективности, а на обоснование уйдет слишком много времени. Вы же, как я понял, торопитесь. Так могу я получить ответ на свой вопрос?
– Всенепременно. В свете рабочей гипотезы, которую мы сейчас проверяем, Вязников никого не убивал. Однако мы не исключаем, что она может оказаться ошибочной.
– Ну что же, такая откровенность заслуживает поощрения. Я, пожалуй, попробую напрячь свою память.
Бекушеву ужасно не нравился Кулаков, не нравились его внешний вид, поведение, манера речи и то обстоятельство, что он полностью игнорировал его, Виктора, обращаясь исключительно к Халецкому. А реплика про поощрение и обещание напрячь память прозвучали, как выпендреж чистой воды. Виктор уже открыл было рот, чтобы как следует припугнуть наглеца, но в ту же секунду Халецкий молча завел руку за спину и показал ему кулак. И Бекушев промолчал - не столько из почтения к старшему по званию, сколько от изумления: откуда Борис мог знать, что он собирается устроить этому типу выволочку? Оперативный стаж оперативным стажем, но ведь у Халецкого нет глаз на затылке! Так или иначе, Бекушев промолчал, и Эжен без помех начал свой рассказ - неожиданно подробный и, похоже, вполне откровенный:
– В пятницу я ушел с поминок довольно рано. Знаете, мы с самого понедельника регулярно напивались с горя, и в конце концов эта пьяная скорбь стала казаться мне несколько гротескной. В общем, я дождался, пока народ "поплывет", и тихонько слинял. Прихожу домой, а тут своя пьянка. Мои алкаши давят пузырь в компании Эдика и неизвестной дамы весьма приличного вида. Я удивился и разозлился - на Эдика. Когда он не пришел на похороны Ирен, мы его самого едва не похоронили. В смысле, уже не надеялись увидеть его живым. Они с Ирен были такими друзьями, что он просто не имел права не явиться, даже если бы лежал со сломанной ногой. А он как ни в чем не бывало лакает водку у меня на кухне, живой и здоровехонький... Я позвал его в комнату, собирался дать в морду, но дамочка, что сидела с ним, тоже пошла с нами. Пришлось выяснять отношения цивилизованно.
– Вязников не представил вам даму?
– Представил, но очень скупо. Назвал только имя - Надя. Ни фамилии, ни кем она ему приходится, не сказал. Но они обращались друг к другу, как старинные друзья. Сначала я подумал, играют, а потом понял, что они действительно знакомы целую вечность. И знакомы очень близко, с полувзгляда друг друга понимают.
Халецкий попросил описать внешность дамы.
– Светлые волосы, темные брови, зеленые глаза с коричневыми крапинами, нос прямой, маленький, аккуратный, рот небольшой, но губы полные. Очень миловидна. Роста невысокого, пухленькая. Возраст - в районе тридцати. Я бы дал меньше, но, похоже, они с Эдиком вместе учились то ли в школе, то ли в институте. А Эдику тридцать два.