Черный ангел
Шрифт:
Наверное, Анна была права: женщина очень непохожа на мужчину и обращает внимание на другие вещи. Я начал понимать, как мало еще о ней знаю, хоть она так близка мне. Даже когда она лежит в моих объятиях, мысли ее далеки от моих, и я никогда не могу постичь ее до конца.
К счастью, Джустиниани делал вид, что считает долгое отсутствие Анны совершенно естественным, и вел себя так, словно ничего не случилось. В моем доме было уютно и спокойно. За окном время от времени мелькали багровые вспышки, сопровождавшие выстрелы больших пушек и отражавшиеся в воде порта. Вскоре после этого до нас докатывался
И тут распахнулась дверь. Джустиниани бросил на нее рассеянный взгляд, но лицо генуэзца тут же изменилось, он вскочил на ноги, аж зазвенели доспехи, и почтительно склонил голову.
На пороге стояла Анна. Она облачилась во вполне скромный, по-моему, наряд, скрепленный на обнаженном плече усыпанной драгоценными камнями брошью. Золотой и тоже мерцающий огоньками драгоценных камней поясок подчеркивал тонкую талию. Позолоченные сандалии на голых ногах позволяли видеть ярко-красные ногти. На голове у Анны была маленькая крупная шапочка, усеянная такими же камнями, как поясок и брошь. Прозрачное покрывало Анна накинула на плечи, с легкой улыбкой придерживая его подбородком. Лицо ее было бледнее, а губы – ярче и полнее, чем обычно. Она показалось мне невыразимо прелестной и скромной, когда стояла вот так, словно в удивлении вскинув узкие темно-синие брови.
– О, – воскликнула она, – о, прости меня. У тебя гость?
Она смущенно протянула тонкую руку, а Джустиниани согнул бычью шею, поцеловал Анне пальцы и задержал их в своей лапище, не в силах оторвать восхищенного взгляда от лица женщины.
– Жан Анж, – проговорил генуэзец, немного придя в себя, – теперь я понимаю, почему ты так торопился. Если бы она не была твоей законной супругой, я стал бы соперничать с тобой за ее благосклонство. А теперь я могу лишь молить Господа, чтобы у твоей жены была сестра, похожая на нее как две капли воды, и чтобы вы меня с ней познакомили.
Анна улыбнулась:
– Для меня большая честь – приветствовать великого Джустиниани, красу и гордость христианского мира. Если бы меня предупредили о твоем визите, я бы приоделась! – Анна откинула голову и взглянула на Джустиниани из-под длинных густых ресниц. – О, – тихо произнесла она, – возможно, я все же слишком поспешила уступить уговорам Иоанна Ангела. Тогда я еще не видела тебя.
– Не верь ему, Анна, – поспешно вмешался я. – У него уже есть жена в Генуе, еще одна – в Каффе – и подруги во всех портах Греции.
– Какая великолепная борода, – прошептала Анна, поглаживая кончиками пальцев окрашенную бороду Джустиниани, словно не могла устоять перед искушением. Потом женщина налила в кубок, отпила глоток и протянула кубок Джустиниани, неотрывно глядя генуэзцу в глаза. На губах ее играла манящая улыбка. От бешенства и уязвленной гордости я чувствовал себя просто больным. – Если я тут лишний, могу выйти во двор, – сухо заявил я. – По-моему, на стене поднялся какой-то переполох.
Анна посмотрела на меня и так плутовски подмигнула, что сердце мое мгновенно растаяло и я понял, что она только шутит и кокетничает с Джустиниани, чтобы добиться его расположения. Я успокоился и улыбнулся в ответ. Анна продолжала вести игривый разговор, а я не мог на нее налюбоваться. Видя, с какой легкостью она очаровала генуэзца, я запылал от страсти.
Мы вместе поужинали, а потом Джустиниани неохотно поднялся, чтобы распрощаться. Но перед уходом он посмотрел на меня и широким жестом снял со своей шеи цепь протостратора с большим эмалевым медальоном.
– Пусть это будет моим свадебным подарком, – сказал генуэзец и надел цепь на шею Анне, нежно дотрагиваясь при этом губами до обнаженных плеч женщины. – Мои люди называют меня непобедимым. Но стоя перед тобой, я признаю себя покоренным и сдаюсь на твою милость. Эта цепь и этот медальон откроют перед тобой все те двери, которые не вышибешь пушкой и не взломаешь мечом.
Я знал, что Джустиниани может позволить себе этот жест, поскольку как человек тщеславный генуэзец запасся множеством разных цепей и цепочек, которые менял время от времени – в зависимости от настроения. Но слова Джустиниани о том, что он всегда будет рад приветствовать Анну в своем скромном жилище, пришлись мне совсем не по вкусу. Анна же, наоборот, восторженно поблагодарила генуэзца и, обняв его за шею, расцеловала в обе щеки, даже скользнув губами по его большому рту
Джустиниани, взволнованный собственным благородством, смахнул слезу и сказал:
– Я с удовольствием уступил бы твоему мужу жезл протостратора, а сам остался бы с тобой. Но поскольку это невозможно, я разрешаю ему провести эту ночь дома, да и в будущем стану смотреть сквозь пальцы на то, что Жан Анж порой исчезает со своего поста. Главное – чтобы такого не случалось во время сражений. Бывают искушения, перед которыми мужчина может устоять. Но твой муж не был бы мужчиной, если бы устоял перед таким искушением, как ты.
Я учтиво проводил генуэзца до самых дверей, но он, заметив мое нетерпение, нарочно медлил с уходом, чтобы подразнить меня, и болтал без передышки, хотя я уже не понимал ни слова из того, что он мне говорил.
Когда он наконец сел на своего коня, я взбежал по лестнице, прижал Анну к себе и принялся так яростно ласкать и целовать ее, что любовь моя походила более на гнев. Анна разгорячилась, распалилась, она смеялась и хохотала в моих объятиях. Я никогда не видел ее столь прекрасной. Даже на ложе она отказалась расстаться с цепью и медальоном генуэзца, даже когда я попытался отобрать у нее цепь силой.
Потом Анна лежала неподвижно, устремив в потолок мрачный взгляд; я не узнавал и не понимал ее.
– О чем ты думаешь, любимая? – спросил я. Анна чуть пожала плечами.
– Я живу, я существую, – ответила она. – Ничего более.
Усталый, холодный, опустошенный, я смотрел на ее потрясающую красоту, вспоминал венецианские трупы которых торчали на кольях, стоявших вдоль берега Перы, и турок, с почерневшими лицами и вытянутыми шеями, висевших на портовой стене. Вдали, в ночи гремели пушки. Звезды равнодушно взирали на землю. Анна тихо дышала рядом со мной. В глазах ее застыл мрак. И с каждым ее вздохом оковы времени и места все глубже врезались мне в тело.