Чёрный архипелаг
Шрифт:
Шел 1839 год. На горизонте вблизи залива Диллона на Эрроманге появился небольшой бриг. Он направлялся к якорной стоянке. Несколько дней назад от подобного судна (жители Эрроманги были уверены — от того же самого) отделилась лодка и направилась к берегу. В ней сидели белые убийцы. Они бросились в глубь острова, вытоптали поля, перебили всех, кто попадался на их пути. На этот раз островитяне с ужасом следили за приближающимся бригом. Неужели эти белые убийцы никогда не насытятся, так и будут бесчинствовать на их острове?
Послышался всплеск воды. Это белые бросили якорь. Островитяне
Тогда вождь Кауиау выскочил из своего укрытия и, размахивая оружием, стал подавать лодке знаки удалиться. Не хотели больше жители Эрроманги видеть на своем острове белых. Они решили сразиться с ними. Но пассажиры на лодке не обращали внимания на угрозы; лодка подплывала все ближе, уже слышны были голоса белых. Кауиау и его воины отступили в заросли. Они решили подождать: может, белые уплывут скоро назад. Ведь на острове уже нечего было грабить. Если они все-таки направятся вдоль берега по тропинке, островитяне накинутся на них и отбросят к морю. Кауиау понимал, что такое возможно. Белые производили впечатление безоружных людей. Однако они могли спрятать оружие на дне лодки или привязать его к бортам, прикрываться товарищами, а также «большими ружьями» с брига. Кауиау хорошо знал, что такое пушки.
Тем временем лодка причалила к берегу. Островитян там не оказалось. Высокий, сильного сложения мужчина с благородным лицом вышел на берег и огляделся. Вместе с ним был его товарищ, пониже ростом.
Кауиау поднял дубину, и тут же лес огласился криком. Воины выскочили из засады. От страшного рева дрожал воздух, кровь стыла в жилах. Смелый Кауиау с поднятой огромной дубиной бросился к рослому мужчине. Однако белый оказался человеком сильным. Он отбил удар, что-то крикнул товарищу, после чего стал отступать в сторону моря. Но было уже поздно: Кауиау накинулся па него сзади. Качаясь, пришелец сделал еще несколько шагов и рухнул в воду. На него посыпались удары дубины. Будь прокляты эти белые грабители! Пусть получат хороший урок! Только раз вскрикнул белый. На берегу был убит и его товарищ.
Лодка отчалила, но не раздалось с нее ни одного выстрела. С брига также не стреляли. Странным это показалось вождю. На корме лодки стоял белый человек и громко рыдал. Лодка удалялась, белый что-то говорил. Воины были страшно возбуждены, но Кауиау чувствовал, что произошло что-то нехорошее. Его воины плясали от радости и громко кричали, угрожали оставшимся на бриге белым. Тело высокого белого островитяне подняли из воды и поместили в земляной печи. То же самое собирались проделать с другим белым. При этом они выкрикивали проклятия.
Видя, что ничего сделать нельзя, сидевшие в лодке люди взялись за весла, а человек на корме, ломая руки, продолжал плакать. Кауиау смотрел на него, и ничего не мог понять. Какой странный белый! Никогда раньше не видел и не слышал он ничего подобного. Может, Кауиау убил великого вождя?
Не знал тогда Кауиау, что от его руки погибли миссионер Джон Уильямс и его помощник
Спустя двадцать лет Кауиау, давно уже христианин, стоял в салоне миссионерского барка «Джон Уильямс», который бросил якорь в заливе Диллона. Старый «Кэмден» давно уже списан, его место занял «Джон Уильямс», который курсировал между островами и был первым из целой династии миссионерских судов, носивших имя погибшего миссионера. Молча смотрел Кауиау на портрет своей жертвы. Теперь пришла его очередь заламывать руки и просить прощения за убийство.
И все-таки Джона Уильямса убил не вождь, а сами белые, и власти понимают это. Старый вождь спокойно дожил до конца своих дней на родном острове.
Кабанья челюсть и свадьба
На следующее утро я не без опаски посматривал на Джонсона и Фрэнсиса — членов нашего экипажа. Они были родом с Эрроманги. Однако их лица выражали доброжелательность и покой. Я несколько успокоился: они жили по иным законам.
Вождь деревни, в которую мы пришли, оказался хорошим знакомым Доминика. При виде нового человека он сначала держался несколько высокомерно. Однако быстро изменил свое отношение, и с удовольствием, в знак дружбы курил мои сигареты.
Доминик уже заканчивал свои дела, когда неожиданно вождь куда-то исчез. Через минуту он появился снова. В руках он держал нечто такое, что вызвало у меня чрезвычайный интерес — челюсть свиньи с мастерски выращенными клыками. Великолепные, загнутые дугой зубы казались огромными по сравнению с челюстью. Глядя на них, я вдруг со всей ясностью осознал, что, имея эти огромные клыки, свинья вела поистине… свинскую жизнь.
— Сколько он хочет за эту челюсть? — спросил я.
— Пятьсот фунтов, — перевел агроном.
Ответ удивил меня. Вождь назначал сумму, неслыханную даже для Вилы. Она не имела ничего общего с иерархией цен на островах. Доминик смеялся от души.
— Вот ведь как бывает! Островитяне только недавно познакомились с денежной системой. Кроме того, они плохо представляют себе, что такое деньги, и большинство вещей оценивают либо в один, либо в сто, либо в пятьсот долларов. Они не понимают, что покупатель, желая приобрести какой-то товар за определенную сумму, отвергнет предложение продавца, если будет назначена слишком высокая цена. Они не умеют и не хотят торговаться. Когда индийцы, которые живут на Фиджи, приезжают в Вилу, они приходят в отчаяние от того, что коренные жители не умеют торговаться. При этом можно оказаться свидетелем поистине забавных сценок.
— Понятно, но ведь из-за этого многие сделки не заключаются.
— Это не огорчает островитян, особенно если покупатель белый человек. Местные жители приходят в восторг, если белый не покупает их товар. Значит, они владельцы настолько великолепной вещи, что даже у белого не хватает денег купить ее. Верни челюсть вождю и увидишь его реакцию…
Я отрицательно покачал головой и передал челюсть вождю. Тот так обрадовался, будто я вернул ему еще не менее двух пар закрученных клыков.