Черный Баламут. Трилогия
Шрифт:
— Ну хорошо, если ты и впрямь брахман, — старшой мало-помалу очухался от потрясения, обнаружив в ракшасе жреца, — то прощения просим! Но только (он хитро сощурился), кто это сможет подтвердить?
— Вам что, псы, мало священного шнура и моего слова?! — вновь полыхнули гневом янтарные глаза чернеца.
— Шнур и слово — дело хорошее… — старшой по-прежнему загораживал пришельцу дорогу, держа трезубец наперевес. — А скажи-ка лучше: нет ли у тебя знакомцев в Хастинапуре? Или, допустим, родичей — кто бы мог признать тебя и успокоить наши сердца? А то, понимаешь ли, пугаешь
— Родичи? — зловеще оскалился сомнительный брахман, и стражников мороз продрал по коже. — Есть, как не быть… Мамулька, однако, имеется — вы ее еще царицей кличете, мамульку мою разлюбезную! Ну и опять же регент ваш. Грозный… Братан он мне. Сводный.
Урод противно ухмыльнулся и добавил сквозь зубы:
— Своднее не бывает. А меня, парни, зовите Вьясой. Запомнили?
— Точно, что Вьяса, — тихо пробормотал Носорог, боясь верить и боясь не верить. — Расчленитель и есть. А еще кто-нибудь может подтвердить, что ты — Вьяса? Ну и… что нам надо это запоминать?!
— Пожалуй, еще пара храмовых брахманов, — небрежно махнул рукой Вьяса, быстро возвращаясь к прежней развязной манере. — Являлись как-то ко мне в ашрамчик, языки почесать — только имен я их не запомнил! Вот ведь странно, парни: Веды помню, Веданги помню, Пураны-сказания и Шастры-трактаты — назубок! А имена как корова языком! Вот тебя небось Носорогом кличут, а я и не помню… И даже не слыхал никогда!
— Понимаешь, уважаемый, — проникновенно заговорил старшой, на всякий случай стараясь не гневить без нужды странного чернеца (а вдруг и впрямь тот, за кого себя выдает?!). — Царица Сатьявати сейчас больна, ее тревожить не след! Имена достойных брахманов, которые могли бы тебя признать, ты запамятовал. А вызывать сюда Грозного… Сомневаюсь, что регент мигом бросит все дела и примчится к воротам Восхода! Просто же пустить тебя в город, после твоего представления, я, извиняй, не могу! Может, подскажешь, что нам делать? Если ты действительно великий мудрец Вьяса — ты без труда найдешь выход!
И начальник караула победно улыбнулся.
— Чего тут искать, умник ты мой?! — чернец с презрением плюнул старшому под ноги. — Посылай во дворец одного из своих недоумков, пусть передаст Гангее: «Черный Островитянин с Крошкой в гости явились!» Сам увидишь, как братан сюда примчится! Словно его в Жар иной петух клюнул!
— Черный Островитянин — это тоже, надо полагать, ты… — задумчиво протянул старшой, лихорадочно соображая, что же ему делать: прогнать чернорожего в три шеи, пустить в город под свою ответственность или таки послать гонца к регенту?
Все три варианта ему почему-то не нравились.
— А кто такая Крошка?
Словно в ответ на его вопрос крышка корзины, укрепленной на спине Черного Островитянина, зашевелилась и съехала набок — но не упала, предусмотрительно привязанная веревкой. Над головой урода с шипением вырос клобук огромной кобры, и ледяные змеиные глазки в упор уставились на попятившихся стражников.
«А кто это нас не пускает?» —
А зубки готовились выписать пропуск.
— Спокойно, Крошка, спокойно, — с приторно-сладкой улыбкой бросил Черный Островитянин. — Не будем кусать этих глупых людей! ПОКА не будем. Сейчас один из них резво побежит к братану Грозному, и нас с тобой пустят в город. Верно я говорю? — поднял он взгляд на бледного как известь начальника караула.
В ответ старшой только кивнул, судорожно сглотнув, и, не оборачиваясь, махнул рукой молодому.
Стражник истолковал жест начальства совершенно правильно, развернулся и, мигом нырнув в ворота, понесся по улицам Города Слона в сторону дворца.
Колесница Грозного возникла в воротах Восхода через три с половиной часа после отправки гонца. Регент только взглянул на своего возницу — и тот сразу все понял. Упряжка вихрем пронеслась по улицам Хастинапура и резко остановилась у самых ворот, затратив на всю дорогу не более двадцати минут. Все остальное время ушло у молодого стражника не столько на путь ко дворцу, сколько на попытки убедить охрану и советников: он не напился гауды, пребывает в здравом уме, и его известие — действительно достаточно важное, чтобы осмелиться побеспокоить регента.
Все-таки он добился своего, этот молодой нахальный стражник! И, видя, с какой скоростью умчалась колесница Грозного, юноша самодовольно потирал руки всю обратную дорогу, пока устало брел на пост. Нет, не зря он так настойчиво добивался аудиенции, не зря раз за разом повторял свое имя, род, звание и место службы, пока добрался до самого регента! Известие того стоило. А его наверняка запомнили, и теперь вполне можно рассчитывать на поощрение, а то и — чем бхут не шутит! — на повышение по службе!
Стражник твердо знал, что у каждого в этой жизни свои радости: кому встреча с черномазым братаном, а кому и полуторная прибавка жалованья!
Это мы так, к примеру, не о присутствующих…
А тем временем Гангея Грозный, фактический и многолетний правитель державы кауравов, поспешно спрыгнул с колесницы, подбежал к рыжебородому уроду, который неторопливо поднялся навстречу, и припал к ногам чернеца.
Видя это, стражники тихо попятились, но не тут-то было: мстительный Островитянин резко ткнул ручищей в их сторону, и регент невольно обернулся, проследив за жестом Вьясы. Караульщики попытались прикинуться стенными башнями, и «богомолу» это даже почти удалось… Но — счастье! — чернец этим ограничился, расхохотавшись, и вприпрыжку направился к поданной колеснице.
— А они похожи, — лениво буркнул «богомол», хрипя от поднявшейся пыли и глядя вслед умчавшимся людям. — Клянусь Третьим глазом Шивы, похожи…
— Кто?
— Они…
И вновь задремал.
Весть о прибытии Вьясы успела распространиться по дворцу раньше, чем колесница Грозного добралась до ворот Восхода. Пока же Гангея проделывал обратный путь, на сей раз вместе с Черным Островитянином, который с интересом осматривался по сторонам, — о приезде гостя знал уже, кажется, весь город!