Черный бумер
Шрифт:
— У той женщины, которая орет громче всех, кто-то из наших убил сына, — Гогер трет лоб и тяжело дышит, ему жарко. — Они требуют, чтобы мы выдали убийцу сына.
— И чего взамен? — спрашивает старлей.
— Тогда они уйдут с дороги и очистят рельсы. Им нужен только убийца ее сына. Иначе они расстреляют состав из гранатометов. Все сожгут и растащат. Обещают никого не оставить в живых.
Элвис с Мотей выразительно переглядываются. Секундная стрелка часов меряет круг за кругом. Одиннадцать тридцать пять. Лицо Моти раскраснелось, он знает, что его не отдадут на растерзание толпы, но все-таки страшно.
— Иди туда и постарайся заболтать их, — говорит лейтенант. — Нам нужно
— Я все равно не остановлю их, — качает головой Гогер-Могер. — Бесполезно. Они сделают, как сказали.
— Иди и заболтай их, — повторяет лейтенант. — Гогер-Могер любого заболтает. Иначе ты не был бы первым торговцем на станции. Правильно? Ты ведь языком чешешь не хуже, чем из пулемета стреляешь.
— О чем мне говорить?
— Ври, что хочешь. Помни: все зависит от того, сколько времени ты сумеешь вытянуть.
— Не шагу вперед, — орет Буратино, голос срывается на фальцет. — Стоять. Стоять, я сказал…
Глава двадцать пятая
Буратино дает поверх голов короткую очередь из пулемета. Люди переглядываются, затихают. Но через минуту толпа снова начинает оживать, двигаться. Гогер спрыгивает с платформы и медленно, едва волоча ноги, идет к людям. Элвис прижался к резиновой гармошке оптического прицела. Мужик в папахе снимает с плеча гранатомет. Элвис целит ему в грудь, он четко засек место положение второго чурбана с гранатометом, стоявшего по другу сторону рельсов, поэтому сразу за первым прицельным выстрелом успеет сделать второй. Дальномер показывает двадцать семь метров. Расстояние критическое, теперь платформу можно забросать гранатами.
Мотя и сержант Леша Чеботарь молча сопят, волнение уже прошло, но страх остался, они готовы открыть огонь, но команды нет. Парни понимают, что шансы выбраться живыми из этой переделки не слишком высокие. Гогер-Могер, видимо, решил, что с бабами не договориться, услышишь в ответ только брань и проклятья. Он выбрал для переговоров высокого мужика, высокого и прямого как палка, с пегой щетиной на щеках. Видимо, этот у них за главного. Мужик что-то отвечает Гогеру, поправляет на голове каракулевую папаху и дергает автоматный ремень на плече. Впадая в задумчивость, трет пальцами усы и качает головой. Он чем-то недоволен.
Гогер-Могер снова принимается говорить, оживленно жестикулируя, большим пальцем показывает себе за спину, на поезд. Элвис, на секунду оторвавшись от прицела, смотрит на часы: двенадцать с четвертью. Женщина с заплаканным лицом что-то кричит и трясет кулаками. Гогер продолжает трандычать без остановки. Время медленно тащится вперед. К насыпи подъезжают еще три легковушки, из машин вылезают вооруженные люди, они карабкаются вверх по склону, смешиваются с толпой.
Мазаев снимает часы на потертом ремешке, опускает их во внутренний карман бушлата, туда же кладет бумажник, письма жены, стянутые резинкой, и еще маленькую иконку Смоленской богоматери. Мазаеву очень хочется до конца выяснить отношения с супругой, хочется еще пожить, но, видно, не судьба. Как бы складно не трепался Гогер-Могер, еще целый час ему не распинаться не дадут.
— Ну что, парни, попрощаемся друг с другом, — говорит лейтенант. — Может, больше не увидимся.
Все молчат. Это молчание затягивается. Наконец Элвис кладет на доски винтовку. Буратино отрывается от пулемета. Поочередно протягивает всем красную и твердую, как доска ладонь. Потом руку тянет Элвис, за ним Мотя. Последним, горестно вздохнув, жмет всем коряги Леха Чеботарь. Элвис достает из-под куртки фляжку, в которой плещется разведенный спирт. Этот напиток он берег на черный день, и вот этот день настал, кто
Гогер продолжат жестикулировать, будто выступает перед компанией глухонемых, и, выигрывая минуты, шпарит без остановки, как заведенный, не давая собеседникам рта раскрыть. Наконец поворачивается и медленно бредет к поезду. Забирается на платформу, садится на брезент. Старлей протягивает ему раскрытую пачку сигарет, когда Гогер прикуривает, все замечают, как дрожат его руки.
— Короче так, — он жадно затягивается, пускает дым и снова затягивается. Голос сел, Гогер совсем осип. — У них те же условия. Нужна одна жертва. Я сказал, что тут все решает старлей. Пожалуй, он согласится выдать одного человека, чтобы спасти остальных. Но это трудное решение. Офицеру нужно время на раздумье. Они дали четверть часа. Я сказал, что эти жалкие минуты ничего решить нельзя. Тогда они дали полчаса. Но я выторговал час, ровно час. Сейчас двенадцать пятьдесят. В час пятьдесят мы должны привести убийцу ее сына.
Старлей глубоко вздыхает, чему-то улыбается и качает головой.
— Гогер, я думал, что ты отличный торговец, — говорит он. — Но теперь я понял, что ты гениальный артист. Выторговал целый час. Ты нас всех с того света вытащил. Гогер, господи…
Лейтенант хочет еще что-то сказать, но почему-то не может. Физиономия Буратино медленно наливается человеческими красками. Элвис переводит дух, снимает голубой берет, проводит ладонь по мокрым от пота волосам. Мотя крестится щепотью и что-то тихо шепчет, благодарит Бога за щедрый подарок. Леша Чеботарь невозмутим. Час, целый час… Этого времени за глаза хватит, чтобы пришла подмога. Но четыре «Урала»с солдатами комендантской роты из Грозного и местными ментами приезжают через сорок минут. Все обходится без стрельбы. Толпу просто вытесняют с железнодорожных путей. Скидывают вниз с откосов хлам, лежащий на рельсах. Дорога опять свободна.
Поезд трогается. Элвис пускает по кругу фляжку с остатками разведенного спирта. Мотя достает из рюкзака новый фотоаппарат мыльницу и фотографирует всех, не жалея пленки. Обманутые в лучших чувствах люди рассаживаются по машинам, они следуют за поездом на почтительном расстоянии, не рискуя сократить дистанцию. Хотя знают, что сегодня им ловить нечего. По дорогам, идущим параллельно насыпи, поезд сопровождают грузовики с солдатами и ментами.
Только однажды Элвис, никогда не вспоминавший ту войну, показал фотографии из бумажника дядя Диме. Дело было на дне рождении Радченко, все гости разошлись, и разговору никто не мешал.
— Вот пара фотографий, которые Мотя сделал тогда на платформе, — Элвис вытащил из кармана куртки карточки, протянул их Радченко. — Вот старлей Мазаев. Вот наш штангист Леша Чеботарь. Здоровый чувак. Вот Гогер-Могер, который тогда спас всех нас.
— А это кто, ну, с красными носами? — Радченко внимательно разглядывал карточки.
— Буратино и Мотя, — ответил Элвис. — Октябрь месяц. В ноябре мы снова перевозили лекарства. Тогда они здорово подскочили в цене. И за поезд бандиты взялись серьезно. На нескольких легковушках они догнали состав, кому-то удалось вскочить на подножку, а затем на площадку товарняка, залезть между вагонами и сорвать концевой кран. Поезд остановился. И тогда к нему со всех сторон устремились бандюганы. Им счета не было… Поезд снова тронулся через четверть часа, но за это время от нашего взвода, из одиннадцати человек, осталось только четверо живых. Все ранены. Одного из машинистов раздавили машиной, когда у того сдали нервы, он спустился по лестнице с локомотива и пытался убежать. Второй чудом остался жив.