Чёрный диггер
Шрифт:
— Обязательно, — ответил тот и пошёл дальше. Возле входа в мужскую уборную сегодня дежурила Валентина Степановна, добродушная пожилая женщина.
— Доброе утро, — поздоровался старик, подходя к ней:
— Доброе утро, Войцех Казимирович, — приветливо ответила Валентина Степановна. — Проходите.
— Благодарю вас.
Уборная была, естественно, платной. Но, в отличие от большинства других городских точек, порядок здесь поддерживался на должном уровне, поэтому заходить сюда можно было, не зажимая нос и не рискуя ступить в разлитые на полу лужи. Она принадлежала начальнику вокзала, хотя фактически была оформлена на его зятя. Старик же пользовался ею безвозмездно, на правах местного обитателя.
Заведение делилось на два зала. Один — с кабинками и писсуарами, другой — с рукомойниками и зеркалом во всю стену. Ещё здесь стоял ящик с сапожными принадлежностями, возле которого восседал четырнадцатилетний Борька, сын Нади, сменщицы Валентины Степановны.
Когда Войцех Казимирович, сделав положенное в соседнем зале, переместился сюда, Борька отсалютовал ему щёткой, перепачканной чёрным кремом.
— Привести вам обувь в порядок, Профессор?
— Непременно, Боря, — ответил старик. — Вот только я сейчас приведу в порядок все остальное, и займёмся обувью.
В это время к Борьке подошёл клиент, и тот истово принялся за работу.
Профессор же снял пальто, повесил его на прибитую к стене вешалку, поставил портфель на подоконник и принялся доставать оттуда свои вещи: полотенце, мыло, зубную пасту со щёткой, голландский станок «Шик», помазок, крем для бритья, стаканчик и чашечку. Он разложил это все на свободном рукомойнике и приступил к ежедневной процедуре наведения порядка. Почистил зубы, умылся, взбил пену в чашечке и набрал в стаканчик горячей воды. Войцеху Казимировичу часто приходилось бриться в походных условиях, поэтому у него вошло в привычку промывать бритву в стаканчике. И он механически продолжал делать это, даже если под рукой была проточная вода. Вот как сейчас, например.
И как раз сейчас эта привычка себя оправдала. Ещё когда Профессор умывался, напор воды стал заметно ослабевать. Когда же он приступил к бритью, все утончавшаяся струйка вконец иссякла, и краны стали издавать одно похрапывание. Со всех сторон послышались ругательства тех, кто не успел умыться или помыть руки.
Борька, обслуживший своего клиента, выскочил в коридорчик между двумя залами.
— Теть Валь, — донёсся оттуда его голос, — больше никого не пускайте! Воду отключили!
Посетители, все так же вяло поругиваясь, принялись покидать заведение.
Так что процесс бритья Войцех Казимирович завершил в полном одиночестве, если не считать вернувшегося Борьки.
— Хана работе, — сообщил он. — Пролетает мой сегодняшний заработок.
— Должны включить, — утешил его Профессор. — Не может быть, чтобы это на целый день…
Он сложил все обратно в портфель, подошёл к Боре и поставил ногу на подставку.
— А толку? — Борька выдавил из тюбика змейку крема и начал энергично растирать его по ботинку Войцеха Казимировича. — У меня подъем бабок как раз до обеда, — он по-взрослому, с горечью, сплюнул на пол. — А потом уже хоть и не сиди.
Борька яростно заработал щётками.
— Да ещё и руки нечем вымыть будет, — пожаловался он.
— Вас что, не предупреждали об отключении? — спросил Профессор, наблюдая за сноровистыми действиями шустрого пацана.
— В том-то и дело. — Борька отложил щётки, взял бархатку и принялся наводить глянец.
— Похоже, где-то авария, — сказал Профессор. — Ну, будем надеяться, что управятся быстро. Вокзал без воды надолго не оставят.
Старик вынул из кармана мелочь и щедро сыпнул ему в блюдечко.
— Без сдачи. Это в порядке компенсации за вынужденный простой.
— Спасибо, — улыбнулся Борька. Старик направился к выходу, откуда слышались возбуждённые голоса.
— А я говорю: «Закрыто!» — это Валентина Степановна. — Непонятно, что ли?
Воды нет. Туалет не работает.
— Ты-ы е-е-о? — услышал Профессор тягуче-хриплое мычание.
— Иди отсюда! Ну что ж ты такой упёртый? Нельзя сюда.
— На-а-о.
— Надо? Вон туда, на улицу. И там делай своё «надо».
Войцех Казимирович вышел наружу. Валентина Степановна воевала с Крысой, одним из «привокзальных». Крыса был немым. А кроме того, он ещё был тупым, ленивым и жестоким. Поэтому «вокзальные» немые его в свою компанию не пускали.
Впрочем, Крысу это не слишком заботило, ему никто не был нужен. Он обитал где-то между складскими помещениями и свалкой. Постоянного места у него, насколько было известно Профессору, не имелось. Иногда он забирался в чьё-то жилище, выгоняя хозяина. Но только в том случае, если обитатель был слабее его.
Крыса любил издеваться над слабыми, и те боялись его как огня. И в то же время он старался лизать ноги всем, кто сильнее. Самая гадкая, по мнению Войцеха Казимировича, порода людей.
Ходили слухи, будто он ловит и ест крыс, тех, что живут на складе. Может, из-за этого он и заработал своё прозвище. Зная его, Профессор не считал эти слухи совершенно беспочвенными.
У Крысы были рыжеватые волосы. Но не светло-рыжие, как у Шурика, а тёмные, с грязноватым оттенком, вечно скатанные в неопрятные сосульки.
— В чем дело? — осведомился Профессор, останавливаясь. — По какому поводу шум?
— Да вот, объясняю-объясняю, никак не могу втолковать, что сюда сейчас нельзя. Закрыты мы.
— Туалет не работает, — пояснил старик Крысе, чётко и внятно выговаривая слова.
Тот пригнулся, как бы собираясь сказать: «А почему?», — потом, видимо, решил, что с Профессором не стоит так себя вести, ухмыльнулся и, повернувшись, затрусил прочь.
Войцех Казимирович попрощался с Валентиной Степановной и направился к выходу из зала ожидания. У него оставалось ещё два часа свободного времени, и он намеревался провести их в парке со своими белками.
Но не успел Профессор пройти и пяти шагов, как его планы оказались полностью разрушены. Он как раз посторонился, давая дорогу прихрамывающему парню в синей бейсболке с надписью «California» и большой дорожной сумкой в руках, когда позади него послышался густой низкий голос: