Черный дом
Шрифт:
– Кажется, я тебя убедил, - зло засмеялся Дядя, наблюдая за содрогнувшимся и резко побледневшим лицом Вельки с явно выраженными на нем позывами к рвоте.
– Терпи, потом проблюешься...
Но, несмотря на категорический, казалось бы, приказ незваного гостя, Велька не смог справиться с неожиданно накатившей дурнотой и, чуть отвернувшись в сторону угла, где совсем затихла Алька, фонтаном выбросил из желудка все съеденное и выпитое за день.
– Даун, - брезгливо сморщился Дядя, бросая пластиковый мешок на постель, рядом с мертвой головой добытчика.
– Сиди смирно, я еще не закончил...
Дергано выпрямив спину, Велька не стал даже стирать рукавом стекающую из угла рта струйку слюны. Вот таким он сейчас
– И еще разок, чтобы крепче запомнил, - посерьезнел после своего нарочитого веселья Дядя.
– Про Бражелину забудь. Про кристалл с Малой речки просто скажи - он у меня. Про ракетный завод упомяни, и если хочешь - с подробностями. А о чем другом - даже в мыслях не вспоминай, если не хочешь попасть в неприятную ситуацию.
Дядя не стал детально расшифровывать, что он имел в виду под "неприятной ситуацией" для Вельки, но явно не простое усекновение головы, чего удостоился бригадир добытчиков, рискнувший вторгнуться на запретную территорию. Может быть, это был таинственный лабиринт Заречья, в котором люди, по слухам, бродили неделями, сходя с ума от голода, жажды, странных видений и бесконечных кирпичных стен... Хотя, кто сказал, что стены там кирпичные, если живыми из лабиринта не выходили? А может быть, Дядя имел в виду загадочную дыру в земле возле окружной дороги, про которую рассказывали, что засасывает она человека по пояс и начинает медленно жрать живьем, до последних секунд поддерживая в человеке жизнь и оставляя в ясном сознании? Да еще много страшилок ходило в городе про чудеса, подвластные Вечному, который любил, когда его называют просто Дядей. При воспоминании об этих разговорах Вельку опять сильно затошнило, но в этот раз он сумел удержаться...
– Завтра, до обеда еще, отнесешь Баллонщику в вертепе тысячу золотом, любыми монетками, скажешь, что это от меня, он знает, что с ними дальше делать, - Дядя замолчал на секунду, и Велька, старательно сдерживая тошноту, истово закивал, готовый расстаться не только с золотыми монетами, но и со всем своим имуществом и даже с некоторыми частями тела, лишь бы сохранить жизнь.
Дядя, чуть задумавшись, или же просто держа паузу в разговоре, сделал пару шагов к двери и обратно, опираясь на карабин, как на костыль. Велька следил за его перемещениями, как загипнотизированный кролик следит за удавом. И хотя ни разу в жизни Велька не видел удава, да и кролика знал только в виде тушенки, но это где-то вычитанное или от кого-то слышанное сравнение было в данный момент абсолютно адекватным.
– Да, - насупившись, сказал Дядя, будто вспомнив о чем-то малозначительном, но необходимом в разговоре.
– А девку свою - на Луну... И давай прямо сейчас, при мне...
"Так вот, что Дядя имел ввиду, когда говорил, что дышать ей меньше, чем мне осталось", - всплыло в затуманенной страхом голове Вельки. Никакой жалости к съежившейся в углу женщине у него не было, но желания убивать её, несмотря на категорическое равнодушное указание Дяди, тоже. За свою долгую по городским меркам жизнь Велька никого еще не убивал вот так, палачески, не в драке, не защищая себя, а просто потому, что несдержанная на язык девица разнесет по всему кварталу, да что там кварталу, по всему центру, а следом и городу, что приходил к ним таинственный Вечный и имел долгую беседу с ее мужчиной. О содержании беседы, может и не вспомнит даже, да и не со зла - по глупости разнесет, по слабому женскому умишку, но...
С трудом, придерживаясь за стенку, Велька поднялся на ноги и, нащупав у пояса рукоятку, как-то автоматически, неверным, ребяческим движением вытянул из ножен клинок, шагнул к Альке. Ту трясло мелкой дрожью, и тупая, безвольная обреченность ощущалась в ее застывшей в углу, скорченной фигурке. Ни криков, ни визгов, ни мольбы о пощаде уже не будет, понял Велька, она умерла раньше, чем он подошел к ней, может быть, даже и сразу после слов Дяди о том, что дышать ей осталось недолго.
Не сумев быстро сообразить, что же теперь надо делать, и как следует убивать несчастную девку, Велька, неловко прихватив ее за волосы, попытался рывком задрать голову, но получалось плохо, уже умершее, но все-таки еще живое тело не слушалось, и он, не глядя, наугад ткнул лезвием туда, где должно было находиться ее горло, попал во что-то мягкое, с отвращением и страхом отдернул нож и еще раз ударил, а потом еще, и еще, и еще...
Сильная рука Дяди взяла за его плечо, обжигая пальцами сквозь ткань куртки и рубашки, отшвырнула от стонущей и булькающей кровью Альки обратно, к стене, от которой он едва отлип несколько минут назад.
– Вот ведь шваль, - обдал его Дядя холодным, запредельным презрением с ног до головы.
– Убить-то по-человечески не может...
Из-под полы черного пальто в его левую руку скользнул длинный и тонкий нож, почти стилет с замысловатой фигурной рукояткой. Шагнув в угол, Дядя коротким ударом в глаз оборвал муки девицы, мгновенно отправив ее на Луну...
И последнее, что успел запомнить от этого жутковатого визита Велька, было странное, хрипловатое покашливание так и не тронувшегося с места во время всего разговора чужака и глубокий вздох сидящей на тумбочке рыжей девки...
...Далекий звук тормозов, скрежет металла о металл и громкий мат грузчиков, подтягивающихся со всех сторон станции к прибывающему эшелону оторвал Вельку от тоскливых и неприятных воспоминаний. Судорожно передернув плечами, он опасливо огляделся. Не хватало еще, что бы кто-то застал его за такими вот неподобающими моменту мыслями.
Собравшись с силами и еще разок оглядевшись для профилактики, Велька затрусил в противоположном направлении, к самому, пожалуй, дальнему от места разгрузки, забитому всякой никому не нужной ерундой пакгаузу, изредка используемому станционными рабочими и окрестными подростками для интимных утех с непритязательными девками. Этот пакгауз выбрал осторожный и внимательный к мелочам Грович, как место их постоянных встреч. Дальше общение могло протекать и возле вагонов, и в бордельчике или кабаке, но сначала было это почему-то овеянное ореолом таинственности местечко. И хотя до окончательной остановки эшелона, отметки прибытия у встречающих, начала разгрузки, при которой должен присутствовать, как штатный экспедитор, сам Грович, времени было еще очень много, Велька заблаговременно забился в дальний угол пакгауза за груду давным-давно проржавевших насквозь механизмов непонятного предназначения, на небольшую горку специально натасканных сюда матрасов и одеял с армейских складов, покрытых вездесущей пылью и следами пользования девками. Устроившись поудобнее и успокаивая себя перед предстоящей встречей, Велька закурил дорогую, из привозимых специально для него, сигаретку с фильтром.
Главное теперь было собраться с мыслями и не дать себе расслабиться в разговоре, что бы наблюдательный и хитрый экспедитор не почувствовал, как Велька говорит чужие слова, выдавая их за свои, иначе тут, может, и прямо во время встречи, быть беде. Бывший бухгалтер никогда не воспринимал денежный ручеек от чужаков, как благотворительный, и был уверен, что рука Гровича не дрогнет, когда придет время запускать на Луну самого Вельку.
Уже заслышав скрипучие на мелком мусоре, далеко слышимые в сумеречной тишине, по-военному четкие шаги ожидаемого визави, Велька не выдержал, выхватил из внутреннего кармана бушлата плоскую фляжку с заводской водкой, которую таскал с собой всегда, куда бы ни шел, судорожно скрутил пробку и сделал два больших глотка, одновременно борясь с тошнотой и ощущая, как теплая, обжигающая гортань жидкость, упав желудок, быстро поднимается по крови вверх, в голову.