Чёрный дождь

Ибусэ Масудзи

— Ты не ранена? — спросил я.

— Нет,— ответила она, взглянула на мою щеку и не добавила ни слова.

— Как дом? — спросил я спустя несколько минут.

— Покосился, но стоит.

— Пожара не было?

— Загорелась верхушка сосны в саду, но огонь был высоко, и я ничего не могла сделать.

— С Ясуко, должно быть, все в порядке. Ведь мы вовремя отправили ее в Фуруэ.

— Надеюсь, она в безопасности.

— Есть хочешь?

— Нет, я не голодна.

— Как наши соседи?

— Как только все это началось, я сразу побежала сюда! Кроме Нитта, никого не видела.

Жена была в таком состоянии, что я прекратил расспросы и сказал, что схожу посмотреть, все ли у нас в порядке.

— Пока не вернусь, никуда

не уходи, жди меня здесь,— сказал я и отправился к нашему дому.

Верхушка сосны потухла. Зато загорелись подборки телеграфного столба. Я сбил пламя бамбуковой метлой.

Дом наклонился градусов на пятнадцать к юго-востоку. Ставни на втором этаже сорвало. Весь пол в гостиной был усыпан осколками стекла. Здесь, как и во всех других комнатах, раздвижные перегородки перекосились и намертво застряли в пазах. Летняя кухня нашего соседа Хаями вдавилась в нашу ванную. В бочке, заполнявшейся обычно теплой водой, оказались чашки, ковши, палочки для еды и решетка для углей. К стенам предбанника, где мы снимали одежду, прилипли листья испитого чая, какие-то соления, остатки еды, очевидно сваренной в сое. На полу валялась сушеная каракатица: по-видимому, она попала сюда из дома Хаями. Я хотел было пожевать ее, но потом спрятал в сумку, где у меня хранились индивидуальные пакеты. «Не для того, чтобы набить себе утробу, а на память»,— сказал я самому себе.

Зайдя в чайную комнату, я напился холодного чаю и стал искать в аптечке какую-нибудь мазь, чтобы смазать щеку, но ничего подходящего не нашел.

Большое трюмо разбито вдребезги. Со стены на меня смотрел листок календаря с надписью: «Никогда не унывай!»

ГЛАВА VI

На следующее утро к Сигэмацу зашли Сёкити и Асадзиро. Одеты они были по-дорожному, у каждого в руке саквояж. Друзья рассказали Сигэмацу о своем намерения построить садок для выращивания карпов. На этот раз они решили сами выводить мальков из икринок, а потом выпускать их в большой пруд Агияма.

— Я узнал, что карп начинает метать икру на восемьдесят восьмой день,— сказал Сёкити,— когда вода становится достаточно теплой. Мечет он икру до июля, а иногда даже до августа, если не холодно. Мы едем на рыбоводческую ферму, чтобы немного подучиться.

— Да, мы едем на ферму,— подтвердил Асадзиро, а когда подучимся, вернемся и начнем строить садок. Дело решенное. Если хочешь, присоединяйся к нам.

Сигэмацу тут же дал согласие.

«Чтобы изучить все тонкости, им потребуется дня три-четыре, а я за это время постараюсь переписать дневник»,— подумал он.

Сёкити и Асадзиро простились и с тяжелыми саквояжами в руках быстро зашагали к остановке, надеясь попасть на первый автобус. Глядя на них, никто бы не поверил, будто они больны лучевой болезнью.

Сигэмацу решил, что и ему не пристало вешать нос, и с новыми силами приступил к переписке дневника...

*

Я подошел к небольшому бассейну, который был вырыт у нас в саду за домом. На воде плавали зонтик и противомоскитная сетка.

Каждый вечер после ужина я клал на край бассейна доску с посудой, котлом для варки риса и некоторыми другими вещами. В случае неожиданного воздушного налета достаточно было приподнять доску, и все, что на ней лежало, соскальзывало в воду. Сигэко знала об этой процедуре, но впопыхах скинула в бассейн зонт и противомоскитную сетку, забыв их затопить. Я подобрал у разрушенной ограды несколько кирпичей и положил их на сетку и зонт. Особенно тщательно я затопил сетку, чтобы она, не дай бог, не всплыла. Вещь дорогая, и по нынешним временам ее вполне можно обменять килограммов на десять риса.

Осматривая бассейн, я заметил в углу под листьями алоэ большого дохлого карпа и несколько плотвичек, плавающих брюхом кверху. Так оставлять их нельзя: весь бассейн с вещами пропахнет тухлой рыбой. Я тут же вытащил рыб — животы у них были вздутые, жесткие — и бросил их к забору.

Много

лет тому назад, когда я снимал комнату у чужих людей, во время землетрясения в пруду всплыло несколько дохлых карпов. Одного из них отдали мне. Я взрезал его ножом, оказалось, что пузырь у него огромной величины и тугой, словно надутый мяч. Теперь я вспомнил тот случай. По-видимому, сильный шок парализует регуляторы деятельности пузыря да и всю нервную систему, пузырь переполняется газами и начинает давить на внутренние органы. Нарушаются все функции, и рыба дохнет.

Мне вспомнилось, как я ловил рыбу у себя в деревне с помощью кувалды. Этим способом обычно пользуются зимой, когда река мелеет и течение замедляется. Надо размахнуться и изо всей силы ударить о скалу, нависающую над водой. Громкий звенящий звук. Кажется, будто пахнет порохом, и в тот же миг из-под скалы всплывает рыба. Она стоит не шевелясь, ее можно хватать руками. Должно быть, от удара парализуется на время ее нервная система.

Почему же я не испытал ничего подобного в электричке на станции Ёкогава, только увидел ослепительную вспышку и услышал громовой удар? Как это может быть? Рыбы гибнут в воде, рушатся гранитные тумбы, а человек остается невредимым. Известно, правда, что рыбья кожа значительно чувствительней к звуку, чем человеческая. Впрочем, пока трудно судить, какое воздействие на организм окажет эта странная вспышка. Что же это все-таки за бомба? Как она устроена?

Я обошел все соседние дома, дома Нодзу, Наканиси, Нитта, Миядзи, Окоти, Сугаи, Нодзима, Ёсимура; все они покосились градусов на пятнадцать, а то и больше. Нигде никого не было, Я знал, что Нодзима и жены Ёсимура и Миядзи вместе с Ясуко отправились в Фуруэ. Значит, за них можно не беспокоиться. Несколько раз я звал Миядзи, которого видел еще совсем недавно — никакого ответа... Сильнее всех пострадал дом Накамура. Он был полностью разрушен, а разрушенный дом — зрелище гораздо более удручающее, чем просто пустой.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — крикнул я и внимательно прислушался, надеясь уловить хоть слабый стон или крик. Но стояла полная тишина.

Все двери были открыты настежь. Точно так же, как и в других домах. То-то раздолье ворам. Бери что твоей душе угодно. Глядя на эти разрушения, я понял, что наши занятия по противопожарной обороне были напрасны: зря мы передавали ведра по цепочке, дежурили. Все это была лишь детская игра. Как и моя прежняя жизнь.

«А уж если жизнь — игра, то играть надо с азартом, так-то вот»,— сказал я себе и, вернувшись к своему дому, тщательно осмотрел крышу. С северной стороны не осталось ни одной черепицы, с южной — уцелело штук двадцать, не больше. На коньке сохранилась только одна: та самая, которую во время ремонта я прикрутил медной проволокой. В проломе стены, около бассейна, виднелись несколько слег и большой брус. Видимо, их закинуло туда взрывной волной с соседнего склада лесоматериалов. А до него добрых сто пятьдесят метров. Я тут же смекнул, что они пригодятся как подпорки для моего покосившегося дома. Не хватало всего одной, и я подошел к пролому в стене, надеясь найти что-нибудь подходящее. Сквозь большое отверстие я увидел в соседнем дворе парня. Сидя на куче обломков, он перематывал обмотки. Это был студент промышленного колледжа, квартировавший у соседей.

— Эй, Хасидзумэ! — окликнул я его.

Парень испуганно вскинул голову.

— Да, да,— пробормотал он.

— Где твоя тетка Нитта?

— Да, да,— повторил он, уставясь на меня.

— Что с тобой, парень? Возьми себя в руки,— сказал я, пролезая сквозь пролом.— Как ваш колледж? Цел или нет?

— Колледж разрушен,— ответил он невыразительным голосом.— Мои друзья почти все погибли. Есть раненые.

Хасидзумэ, дальний родственник семьи Нитта, обычно такой живой, веселый, был явно не в себе. Из его сбивчивого рассказа мне с трудом удалось уяснить себе, что после взрыва он выкарабкался из-под груды столов и стульев, через чердак и крышу выбрался на улицу и поспешил домой.