Черный гардемарин, судьба и время
Шрифт:
Ночью дома, засыпая, пробегаю в памяти прошедшее за 7 последних лет: вступительные экзамены, впечатления первого дня, знакомство с товарищами (Гаврилов!), первый отпуск в форме и первые опыты отдания чести (чуть ли не всем встречным), масса неприятностей и огорчений (Бельмо!), первая встреча с царем, и так до самого последнего дня с массою самых мелких подробностей; все радости и огорчения. Засыпаю, утомленный впечатлениями и воспоминаниями…
Экзамены сданы – встает вопрос товарищеского обеда. Обычай питомцев корпуса, традиционно не одобряемый начальством. Мы в положении преследуемых школьников, что добавляет азарта авантюре товарищеской складчины. По мнению Жондецкого 2-го,
Далее составление меню: самая важная часть, у нас дебаты по примеру думских. Когда меню одобрено и покупки сделаны, 15 кадет одного отделения (все молодецкого вида, 5 из них с корзинами с закусками и вином) штурмуют дачный вагон и вскоре идут по поселковой дороге бодрым маршем.
Первый тост был за здоровье Царя – да здравствует Государь; потом за присутствующих и отсутствующих товарищей (за Гаврилова); потом за долгое здравие однокашника цесаревича; потом за братскую любовь, за нас, будущих министров, полководцев и генералов; затем за готовность умереть за идею: да здравствуют Царь, Отечество и Вера! Подпили сверх меры; спать улеглись кто где.
Около 4 ч. утра просыпаемся на дерновой скамье в саду в обнимку с Жондецким 2-м; комары жалят, птицы поют.
Дюшка философствует:
«Свобода! После семи лет корпусной жизни! Репа, мы с тобой расстанемся, чтоб больше никогда не увидеться. Нет! Мы встретимся в кровавом бою, когда рука врага занесет шашку над тобою, а я отобью ее клинок. Нет! Шальная пуля убьет нас вместе!».
«Брось! Вместе не убьет».
«Почему?».
Потому что Жондецкий 2-й зачислен в Михайловское артиллерийское училище, я в Морской кадетский корпус. В одном бою встретиться практически невозможно.
Часть III
Морской кадетский корпус
Учебное плавание
В июне 1916 года, зачисленный в Морской кадетский корпус, я отправился в учебное плавание. Стояли в местечке Биорке Выборгской губернии, на южном побережье Финляндии. В Биорке познал первые стычки с матросами, будущей «красой и гордостью русской революции».
Товарищи выбрали меня артельщиком – я был огорчен: в ущерб морскому делу. В 6 1/4 побудка, в 7 молитва, чай – все идут на практические занятия, а я беру у офицера деньги под расписку и на берег за провизией; затем следить за изготовлением еды на камбузе и за корпусной прислугой; при том повара так и норовят устроить торговлю съестными припасами воспитанников! Команда относится к своим обязанностям невнимательно; чистота и порядок в кухонной посуде и в столовом белье достигаются зверскими усилиями.
Вестовым у меня молодой матрос, не признающий дисциплины: грязно бранится, плюет на палубу, выходит на верх неодетым и без обуви, удит рыбу в будни, еле передвигает ноги; при том при хаотическом состоянии своего языка и мыслей – любитель порассуждать об устройстве общества.
Я ему: «Правила команды знаешь? Все вызовы к начальству и его приказания должны исполняться нижними чинами бегом».
Он мне: «Пал Василич, а почему при раздаче вина нижним чинам 2/3 чарки за обедом и только 1/3 чарки за завтраком и ужином? И боцмана меня чуть что, по морде!» – «Хм. Откуда ты такой?» – «Из крестьянского сословия» – «Грамотный?» – «Не, грамоте мы не знаем» – «Что ж так?» – «Дык лень было по малолетству. А баре не обучили. Ездят на моторах, сидят в саду у самовара. Болтаются в усадьбе, ничего не делают. Пьют нашу кровушку, мироеды».
«Ну-ну, – говорю, – пьют. Прямо из самовара».
«Ничо, – огрызается вестовой, – скоро будет другой режим: социализм» – «И что ж это за зверь такой, твой социализм?» – «Вы, офицера, в кочегарке; мы матросы на мостике» – «И что ж ты, неграмотный, намерен делать на мостике? Топить транспорт?» – «Дык равенство».
Сей диалог мы с ним вели, бредя с корзинами провизии от лавочки Кохов. Вскоре стала известна причина мечты матроса о «социализме»: разводила полундру среди нижних чинов лавочница Кох. Лавочники Кохи и Зейцы, германские подданные, тайно снабжали нижних чинов вином, заодно ведя с ними пропагандные разговоры о неподчинении офицерам; они же присуждали артельщикам матросов премии за забранный товар, вручая им при том листовки германского штаба.
Сам же вестовой и приносит мне германскую картинку – посмеяться. На листовке царь с царицей восседают на кремлевской стене у самовара; под ними горы черепов и лужи крови, в коих корчатся солдаты и матросы. Доложил о происшествии отделенному офицеру-воспитателю мичману Дориану; делу дали ход; артельщикам команды запретили посещать лавки Кохов и Зейцев. У нижних чинов произвели обыски; при том обнаружилось еще и мокрое белье в чемоданах – источник других зараз.
Воевать с матросами приходилось по всем поводам.
Неприятель, несомненно, прикладывал свою руку к развитию волнений среди нижних чинов. Однако и без сторонней поддержки русские матросы отличались непередаваемым упорством в своем нежелании исполнять приказы начальства.
Попав в Гельсингфорс, мы, кадеты младшего специального класса, увидели толпы пьяных русских моряков: фуражки на затылке, честь не отдают – посмешище для финнов и очаг заразы для сухопутных войск; городская гауптвахта переполнена нашими матросами – справиться с этой стихией не представляется возможным. Тяге матросов к вину и к анархии не в силах противостоять ни гауптвахта, ни просветительские лекции офицеров, ни устройство женами офицеров оркестра балалаечников для нижних чинов – досадное открытие! До учебного плавания русский матрос существовал для меня в набожном образе хоругвеносца Степана Коровкина или тоскующего по Японии матроса Федорова, дядьки нашего друга Леньки; и прочих добрых малых, простодушных и приветливых осташей.
Хорошей стороной плавания стало приобретение новых товарищей. Мой самый близкий кружок состоял теперь из одноклассников Петра Рукши, Шурки Муравьева (кличка Шу’a), Коли Богомолова (кличка Медуза) и старшеклассника Степана Мурзы-Мурзича (кличка Мурза). Я получил кличку Репа – куда от нее денусь? Репой я был в Первом кадетском, Репой оказался и в Морском.
Что еще добавить к лету 1916 года? Из-за трудностей с летним разъездом (поезда сократили, билеты перетекли к железнодорожным мародерам) Мурка и Люля на каникулах к дедушке в Лугу не уехали. Остались в Петрограде. Занялись саморазвитием: записались на женские шоферские курсы автомобильного отдела земского союза.
С осени всякую субботу Мурка находила предлог, чтоб увильнуть от занятий в гимназии: утром ехала на распределительный пункт Финляндского вокзала. По субботам в 10 ч. 30 минут на вокзал прибывала через Финляндию из германского плена очередная партия бывших русских военнопленных, офицеров и нижних чинов. Мурка высматривала во всех колоннах Гаврилова; безрезультатно. Гаврилов пропал – его не было ни в списках погибших, ни в списках раненых, ни в списках военнопленных.