Черный генерал
Шрифт:
– Да! У страха глаза велики, – согласился Мурзин. – А что нового еще принесли разведчики?
– Они сейчас лейтенанту Настенко докладывают. Но я успел с ними поговорить. Рассказывают, что немцы усиленно перебрасывают войска на север. Видно, готовят удар по нашим регулярным частям с фланга. Смотри-ка на карту. Вот что получается: наши уже клином в Германию ворвались, вся Моравия на их левом фланге осталась. Отсюда немцам удобно под самое основание нашего клина ударить.
– Значит, надо немедленно передать эти новые данные в Киев. На то мы здесь и поставлены.
– Настенко в штабе телеграмму готовит. А я с тобой о другом сейчас поговорить хочу. Ко мне утром подпольщики из Валашских Мезерич приходили. Говорят, у них там представитель из Праги приехал. Имеет полномочия от подпольного ЦК Компартии Чехословакии. Имеет большое желание с тобой встретиться. Как ты на это смотришь?
– От ЦК Компартии, говоришь? Непременно надо принять. Хотя они обычно через наших связных действуют. Ну да ладно. Повидаемся – выясним. Договаривайся с ребятами из Валашских Мезерич о месте встречи, сходим с тобой на это свидание. А как его зовут, ты знаешь?
Степанов достал из кармана измятый листок бумаги и, взглянув на него, неуверенно проговорил:
– Какой-то Франц Брин. Ребята у него документы проверили. Как будто бы все в порядке.
– Хорошо! Давай завтра или послезавтра с ним повидаемся.
Но уже на следующее утро Мурзин отказался от мысли встретиться с Францем Брином. Он только что поднялся с деревянных нар и вышел из бункера, чтобы обтереться снегом, когда его окликнул запыхавшийся Честмир Подземный.
– Товарищ капитан! Срочное дело! – сказал он, едва переводя дыхание.
– Та-ак! Видно, действительно срочное, раз ты так бежал. Ну говори, что случилось?
Мурзин обтер снегом руки, нагнулся за другой пригоршней и протер лицо. Честмир стоял молча, в затруднении переминаясь с ноги на ногу. Он за прошедшее время уже довольно сносно стал понимать русский язык, но говорить ему еще было трудно.
– Валашские Мезеричи человек пришел, – сказал он, медленно подбирая слова. – Из Праги…
– Знаю! Представитель подпольного ЦК Компартии Чехословакии товарищ Франц Брин, – перебил его Мурзин и, вытираясь полотенцем, пошел к бункеру.
– Нет! Нет! – взволнованно замотал головой Подземный. Они уже зашли в землянку и присели на нары. Степанов еще на рассвете ушел в село Гощалково к матке Чешковой, где должен был встретиться со связным из отряда Петра Будько. Поэтому в бункере никого больше не было.
– Ну, рассказывай дальше, – сказал Мурзин. – Только не волнуйся и не торопись.
Из сбивчивого, из русских и чешских слов, рассказа Подземного Мурзин понял следующее: у одной из подпольщиц остановился на квартире чешский гестаповец. По приказу Честмира подпольщица ночью обыскала портфель офицера. Рассчитывали найти какие-нибудь ценные документы. А нашли фотографию того самого человека, который явился к подпольщикам как представитель ЦК компартии.
– Та-а-ак! – взволнованно протянул Мурзин. – Значит, надо предупредить товарища, что за ним гестапо следит.
– Он сам гестапо! – выпалил Честмир Подземный. Он быстро стянул с ноги сапог, достал из портянки завернутую в тряпочку фотографию и отдал ее Мурзину. – Вот!
Мурзин буквально впился глазами в изображение.
– Нет, нет! – заволновался Честмир. – Оборот!
Он взял у Мурзина фотографию, перевернул ее. На обороте было написано карандашом: «Франц Брин. Б-105».
– Агент, гестапо, номер! – сказал Подземный и ткнул в подпись пальцем. – Сюда смотри!
– А зачем мне с оборота смотреть? – недобро усмехнулся Мурзин. – Я этого гада и по лицу вижу. Мы с ним уже однажды встречались. Тогда он тоже будто бы из Праги пожаловал.
Мурзин вспомнил большую лесную поляну на скате горы Княгиня, куда Дворжак привел его и Ушияка на встречу с представителями подпольной организации Праги, вспомнил и этого высокого человека в шляпе с птичьим пером. Вспомнил и сразу узнал.
– Это, видимо, крупный агент гестапо. Не понимаю только, почему его фотография оказалась в портфеле у вашего квартиранта? Я думал, что гестапо чище работает. Ну да ладно. Будем считать, что нам повезло… – Мурзин задумался, потом пристально посмотрел в юношеское лицо Подземного, заглянул в его улыбчивые глаза. – Та-ак! Ты, Честмир, парень крепкий, проверенный вояка. Я тебе, как брату, доверяю. Поэтому и поручаю тебе важное боевое задание… Подбери двух-трех ребят поздоровее и доставьте этого негодяя сюда. Понял? Его – ко мне, – Мурзин ткнул пальцем в фотографию, потом себе в грудь. Повторил: – Его – ко мне!
Подземный торопливо закивал головой:
– Ано, ано!
– В крайнем случае убейте его. Но чтобы из Валашских Мезерич он живым не ушел. Не то много еще лишней крови пролить нам придется. Ясно тебе, Честмир?
– Понятно, судруг капитан!
– И знай, упустишь этого Франца Брина – лучше на глаза мне не попадайся. Это из-за него погиб Ушияк. И из-за Дворжака. Значит, если ты ему за Ушияка отомстишь, тогда у нас только за Дворжаком долг останется. Понял?
– Приведу или убью! – коротко сказал Подземный.
– А фотографию возьми с собой. Для верности, чтоб не перепутать. – Мурзин отдал Подземному фотокарточку. – А то притащите кого-нибудь из его помощников, а самого Брина спугнете.
Партизаны отряда «Ольга» ушли из деревни Немоховицы на выполнение боевого задания. В домике Поспешила остались только раненые: харьковчанин Иван Корж с простреленной левой рукой и Ладислав Вернер с перебитым запястьем. За ранеными ухаживали сестры Тесаржик – двадцатилетняя Нина и восемнадцатилетняя Ольга, отец которых уже второй год находился в концентрационном лагере.