Черный город
Шрифт:
Молодой Коппен приехал в Венгрию впервые — навестить родичей; одну неделю он провел в Лёче у своего двоюродного брата Миклоша. Барон оказался заносчивым и хвастливым повесой, свысока относившимся к своим родственникам из мещанского сословия.
Туман рассеивался очень медленно, и Фабрициус недовольно ворчал:
— Как же тут драться, когда и конца сабли не видно? Это не туман, а прямо какой-то кисель!
Они потоптались на снегу, нетерпеливо поджидая противника.
— А что, если он и вовсе не явится? — ухмыльнулся барон.
— Не может этого быть, — вспылил Фабрициус. — Гёргей — дворянин!
— Эх, скажу я тебе! — пренебрежительно махнув рукой, прогнусавил барон. — Не всяк тот рыцарь, кто носит шпоры. У петуха тоже есть шпоры, однако он не рыцарь! Дворянская грамота сама по себе никого не сделает человеком чести.
— Нет, милый друг, — возразил Блом, — про венгерского дворянина можно сказать все что угодно, но чтобы он уклонился от поединка, — такого позора еще не бывало с того дня, как бог сотворил мир! (Блом любил выражаться гиперболически.)
— Узость кругозора, господа, узость кругозора! Лягушонку и палка, лежащая поперек дорожки, кажется высокой крепостной стеной. Ну кто такие эти ваши венгерские дворяне? Бывают они в обществе? Читают книги? Изощряют свой вкус музыкой, искусством? Мужланы — они, с тем лишь отличием, что в сундуке у них хранится дворянская грамота. Сидят в своих жалких, грязных поместьях, пьянствуют да куражатся над горсточкой несчастных крепостных. Проматывают все, что получают от государства, а сами ничего не дают ему взамен. В особенности хороши ваши захудалые сепешские дворяне, с их тощими овсяными полями. Удивляюсь, что вы с таким почтением относитесь к ним. Ведь если бы у них были хоть какие-то там привилегии!
— Привилегии? Но, уж конечно, у венгров не меньше привилегий, чем у ваших саксонских дворян, — ведь у вас и государство-то такое крохотное, что его блоха перепрыгнет.
Конрад Коппен пришел в ярость.
— Ну, уж извините! — запальчиво воскликнул он. — В роду баронов Конпенов, например, женщины имеют право садиться на придворных приемах сразу же, как только села сама герцогиня, и сидя отвечать на вопросы герцога, даже если он продолжает стоять.
— Представляю, как от этого жиреют баронессы фон Коппен. Еще какие у вас привилегии?
— Начнем хотя бы с того, что сепешский дворянин вообще не может попасть к герцогу.
— Что? — весь покраснев, воскликнул Фабрициус. — Ошибаетесь, уважаемый барон! Из сепешских дворян двое даже были сами королями Венгрии: Янош Сапояи и Имре Тёкёли.
Барон заставил себя улыбнуться.
— Хороши же вы, бюргеры! С таким восторгом говорите о дворянах, когда вашего бургомистра убивает один из этих одичавших господ!
— Это совсем другое дело. За убийство Гёргей поплатится.
— Не думаю. Если уж и сегодня у вас такое расположение духа…
— Раз я говорю, можете мне поверить! — с жаром подтвердил Фабрициус. — Однако вот и они.
Дёрдь Гёргей прибыл в сопровождении двух секундантов. Противники приветствовали друг друга, их секунданты представились и обменялись рукопожатиями: Карой Мечери — барон Копией, Ференц Марьяши-младший — Миклош Блом.
— С погодой вот нам не повезло!
— Идемте, господа, в сарай. Там, по крайней мере, не нужно будет стоять на снегу.
Обе стороны привезли с собой сабли. Секунданты выбрали наиболее острые.
— Первым делом нужно решить, — начал Миклош Блом, — будем ли мы драться по саксонским правилам или по венгерским?
— Выбор принадлежит вызванному на дуэль, — высказал свое мнение Карой Мечери. Фабрициус с равнодушным видом пожал плечами.
— Мне совершенно безразлично. Уступаю право выбора своему противнику.
— Пусть будет по саксонским правилам, — с легким поклоном отвечал Дёрдь Гёргей.
Саксонские правила поединка были наиболее благоразумными, и хотя во многом походили на современные, не знали тех излишних формальностей, которыми страдают нынешние дуэльные кодексы. Противники выходили и дрались до первой или до последней крови. Доктора с собой они не брали (докторов в те времена было меньше, чем поединков), протокола не писали. Словом, на тогдашних дуэлях лились не чернила, а кровь. Саксонская дуэль считалась более благородной, потому что давала дуэлянту возможность, если он в душе уже осознал свою вину, уступить победу противнику, от этого не страдал его собственный престиж, самолюбие или здоровье, тогда как при иных обычаях боязнь прослыть трусом и страх быть неправильно понятым в обществе не позволяли дуэлянту извиниться перед несправедливо оскорбленным противником, которого в душе он, быть может, уже успел пожалеть, а заставляли рубить, колоть его. И хотя дело можно было бы уладить простым извинением, на это у обидчика не хватает храбрости. Итак, или убивай противника, или дай ему убить себя.
Саксонский поединок протекал совсем иначе. Миклош Блом отломил от старого дуплистого дерева длинный прямой прут, а в дупло бросил три пятака. (Такова была бы величина штрафа за сломанную ветку, если бы об этом проведал вилликус; Блом любил пустить пыль в глаза и похвастаться своим богатством.) Сломанным прутом он смерил рост Фабрициуса, как вызванного на дуэль (парень был не из малорослых), отрезал от прута лишнее и с помощью своей мерки нарисовал на земле два одинаковых круга — один против другого.
— Вот, можете начинать!
Противники встали каждый в свой круг и начали бой, приняв к сведению, что первый из них, кто выйдет в азарте наступления или под натиском противника за черту круга, будет считаться побежденным, но этого будет достаточно для восстановления его чести как перед богом, так и перед людьми.
Словом, кто не желал кровопролития, мог стремительно броситься на противника, "в азарте" выскочить за круг, и поединок тотчас же прекращался; побежденный для виду бранился (не очень сильно), но в глазах общества и впредь оставался "отважным рыцарем".
Однако и у саксонского способа дуэли были свои недостатки: явное преимущество фехтовальщика с длинными руками, разрешение наносить любые, даже противоречащие правилам удары, за исключением колющих, — одним словом, "руби, не щади". Финты, обманные удары и прочие уловки не только допускались, но даже рекомендовались.
Раз, два, три! — и схватка началась.
Сабли, сверкнув, скрестились, высекая искры, и тотчас же стало очевидно, что бывший дрезденский студент Фабрициус прошел в свое время хорошую школу фехтования, настолько уверенно и даже элегантно отражал он удары противника. Гёргей же, обучавшийся сабельной рубке у отца, дрался на венгерский манер, поворачивая руку только в запястье. Но именно это и сбило с толку Фабрициуса, дравшегося по классическим правилам", тем более что он привык к немецкому остроконечному и на конце обоюдоострому эспадрону, и кривая венгерская сабля заставляла его все время напрягаться. Однако это не лишило его присутствия духа (что очень важно в любом состязании), напротив, он совершенно хладнокровно решил, что ему лучше не атаковать, а ограничиться обороной, пока он не освоится с тонкостями непривычной для него манеры фехтования противника. И вот он только парировал удары и пятился назад.