Черный город
Шрифт:
И как только Розалия ушла вперед, Фабрициус, наоборот, начал отставать и вскоре снова присоединился к Кенделю.
— Дядя Кендель, откуда у вас эта девочка? — спросил он, стараясь говорить безразличным тоном. Старик хитро прищурил глаза.
— А что, хороша? Настоящая жемчужина! Понравилась тебе?
— Не смею отрицать, очень мила. Потому я и спрашиваю: где вы ее взяли?
Кендель, пожав плечами, отшутился:
— Скажи, король дает отчет, как он крепости берет?
— Но вы-то ведь не король!
— Упаси меня бог, братец. У папаши Кенделя свое ремесло, и он весьма им доволен. Может быть, и король доволен своим — не знаю.
— Все это верно, но ведь вас не убудет, если вы скажете, кто эта барышня и куда вы ее везете?
Столь прямой вопрос заставил папашу Кенделя бросить шутки и заговорить серьезным тоном:
— Много есть на свете таких вещей, сынок, о которых людям лучше не знать. Вот и эта история из их числа. Одного не стану от Тебя скрывать: сей розанчик не про нашу с тобой честь. Растет он высоко, на крутом, гордом утесе. Тебе туда не взобраться. Так что и думать о нем забудь.
Фабрициус помахал тростью в воздухе.
— Die Gedanken sind Frei [Думать никому не заказано (нем.)], - промолвил он задумчиво. Итак, юноша утвердился в своем предположении, что за всем этим кроется какая-то тайна. "Вероятнее всего, — думал он, — тут политика замешана. Вот, например, есть у Имре Тёкёли приемная дочь — Юлия Ракоци. Ее держали где-то в заточении. Что, если ее оттуда выкрали, и вот… Нет, нет, — Юлия Ракоци должна быть гораздо старше Розалии".
Погрузившись в свои мысли, Фабрициус рассеянно слушал болтовню господина Клебе, который время от времени сходил с козел и шел пешком, потому что лошадь Пава совсем сдала — то и дело останавливалась и ржала, требуя отправить ее на конюшню и одновременно напоминая о приближающейся грозе. Господин Клебе припомнил страшный случай из своей жизни, подходивший к настроению пассажиров, и рассказал, как тридцать лет тому назад он шел через лес в этом самом месте один как перст и без всякого оружия — только нож складной был при нем.
— Вдруг из чащи (Клебе шевельнул мохнатыми бровями, указав взглядом на темные заросли), да, из чащи вышел медведь, большущий, черный, глаза сверкают. Вот когда я перепугался. Чудище этакое и прет прямо на меня. Сердце у меня замерло, а медведь все ближе! Остановился почесаться, зевнул, да как глянет на меня! Тут у меня сердце уж совсем зашлось. Бросился я наутек. А зверюга за мной по пятам. Слышу, топочет за моей спиной, хрипит и дышит горячо, прямо мне в затылок, а оглянуться я не смею. Бегу себя не помня. И вдруг вижу — медведь мимо меня пролетел!
— Ну, а что потом было? — содрогаясь, спрашивали слушатели.
— Ничего! Убежал медведь. Не стал меня есть, — простодушно ответил Клебе.
— Но вы-то, господин Клебе, вы-то сами как?
— И я не стал его есть.
— Ну-у! — разочарованно воскликнули слушатели, недовольные обыденной развязкой истории.
— Что ж тут такого? Повстречались мы с ним, а причинять друг другу вреда не пожелали, — закончил свой рассказ Клебе.
Фабрициус снова догнал Розалию, и подоспел он вовремя. Горные родники и стремительные ручьи, вздувшиеся после дождя, словно серебристые змейки, уже спешили вниз по склону горы, перекатывая в своих струях разноцветные камешки. В одном месте ручейки размыли дорогу, и там образовалась огромная лужа. Не решаясь ни перейти, ни перепрыгнуть через нее, Розалия остановилась и с надеждой посмотрела на Фабрициуса. О, разве есть на свете что-нибудь более трогательное, чем такое милое, слепое доверие? У Фабрициуса сердце затрепетало от радости.
"Ах ты, дорогое мое дитя, сладкая куколка!" — рождались в его душе самые ласковые слова. Он заулыбался, в глазах его запрыгали озорные огоньки. Быстро наклонившись, он обхватил тоненький стан Розалии и вместе с нею перепрыгнул через лужу, чувствуя, как сердце девушки бьется у него на ладони и, будто кусок огненной лавы, обжигает ее.
— Ой! — вскрикнула Розалия.
— Студент! Смотри, стукну тебя по лапам! — пригрозил Кендель, выколачивая свою трубку о борт тележки.
— Вы рассердились на меня? — спросил Фабрициус Розалию.
— Нет, я только испугалась, вдруг со мной что-нибудь случится… — пролепетала девушка.
— Что же могло с вами случиться?
— Моя тетушка всегда говорила… всегда говорила, — смущенно объясняла Розалия, — что молодые люди не должны прикасаться к девушкам, иначе девушки испортятся. Такая у тетушки была поговорка.
— Гм!.. А кто ваша тетушка?
— Она очень умная женщина.
— Да, но как ее зовут?
— Этого я не могу сказать. — Розалия покачала головой, а голос ее сразу сделался печальным.
— Не можете сказать? Странно. Почему же?
— Потому что я пообещала отцу. Поклялась ему…
— Все равно вы когда-нибудь нарушите эту клятву.
— Нет, я сдержу ее. Сдержу клятву, — твердо возразила Розалия, словно не два слова, а два тяжелых камня уронила на землю.
— Ну тогда с вами и беседовать-то нельзя! Вы все равно не можете отвечать на вопросы, — насмешливо заметил Фабрициус.
— О, нет, мое обещание касается только некоторых вещей. Да и то молчать о них я должна лишь до тех пор, пока отец не освободит меня от клятвы.
— Но ведь разговор — что клубок ниток, в нем может оказаться сразу несколько концов, и трудно угадать: за какую нитку можно, а за какую нельзя потянуть.
— Я не уверена, что вы правы.
— Есть у меня, например, совсем невинный, простой вопрос, — хитрил молодой сенатор. — Вот мы сейчас и проверим: можете ли вы на него ответить.
— Смотря какой вопрос, — недовольно заметила девушка.
— Знает ваш папа о том, что вы сейчас путешествуете с Кенделем?
— Это делается по его приказу.
— Отлично. Тогда другой невинный вопрос. Мог бы я узнать, куда вы сейчас направляетесь?
— Конечно, могли бы. Только я вам этого не скажу.
— И откуда вы едете — тоже не скажете?
— Нет.
Минуты две они шагали молча. Все остальные путники тоже приутихли. Только колокольцы на хомутах лошадей позванивали, да из-под навеса повозки доносилось сладкое похрапывание бродячего часовщика.
Меж тем дорога постепенно стала шире, и Фабрициус уже мог шагать рядом с Розалией.