Черный город
Шрифт:
Это «ты» взбесило Кенделя. Сказать дворянину «ты» — все равно что быку красную тряпку показать. Потеряв самообладание, маленький щуплый богач стукнул себя кулаком в грудь и завопил:
— Так знай же, что и я — дворянин! С двумя дворянскими приставками "де Паста и де Алшокенд"! А вот откуда ты такой взялся, я не знаю!
— Ах так? Кто я такой? Ну, погодите, я вам сейчас объясню.
Дюрдик отшвырнул ногой свой стул, подбежал к закутку возле гладильного катка, где из стойки выглядывали эфесы двух заржавевших сабель, и, выхватив клинки из ножен, стал воинственно размахивать ими посередине комнаты.
— Сейчас посмотрим: дворянин ли вы! — кричал он, бледный как смерть. — Выходите на бой! Держите одну саблю!
Мужчины, выскочив из-за стола, принялись унимать хозяина.
— Господин Дюрдик! Дорогой Дюрдик! Опомнитесь, ради бога! — восклицал Клебе.
Кендель вначале перепугался и, переменившись в лице, инстинктивно попятился, поспешив спрятаться за спину святого отца, однако, видя, что медник и купец из Корпоны уже отнимают у Дюрдика сабли, снова осмелел, высунулся вперед и громко закричал:
— С удовольствием сразился бы с вами! Однако дело-то это не рыцарское! Такие дела поединками не решаются! Уверяю вас!
Дочки хозяина завизжали; на шум в комнату вбежала и тут же выбежала какая-то старуха, а вместо нее, засучивая на ходу рукава, заявились подручные мельника, прослышав о том, что в хозяйском доме — драка. Медник, которому так и не удалось отнять у Дюрдика саблю, схватил его в охапку своими железными руками, не давая двинуться с места.
— Так это, по-вашему, не рыцарское дело? — тщетно пытаясь вырваться, вопил разъяренный мельник. — Вы слышите, что говорит этот трус? Судите сами, господа, рыцарское это дело или нет!
— Как же не рыцарское? — заметил бродячий часовщик. Два рыцаря спорят о двух конях! О чем же еще, как не о конях, могут вообще спорить рыцари? Да если это — не рыцарский спор, тогда бывают ли вообще на свете рыцарские споры? — Последние слова часовщика были обращены к господину Клебе.
— Неверно! — возразил Клебе. — Речь идет не о двух, а о трех лошадях.
— Как так? Откуда же было взяться третьей?
— А оттуда, что вы, сударь, врете, как сивый мерин! — Но, но, поосторожнее!
— А чего мне с вами деликатничать? Что заслужили, то и получили! Вместо того, чтобы заливать огонь водой, вы в него масла подливаете. О боже, да я со стыда сгорел бы, если бы вдруг прошел слух, что пассажиры молиториса передрались между собой. Да еще не по-рыцарски. Скажите же наконец вы, господин сенатор, свое слово!
— Разумеется, это не рыцарский спор, — отвечал Фабрициус. — Господин Кендель нашел своих украденных лошадей и, понятно, имел все основания разгневаться на похитителей. Как велика в происшествии вина господина Дюрдика, может решить не сабля, а только суд. Но даже если бы это было и не так, — поединок тут недопустим — слишком уж велика разница в возрасте противников. Если молодой, сильный человек зарубит насмерть слабого старца, это отнюдь не будет считаться рыцарским поступком, а самым заурядным убийством. В таких случаях разумнее всего прийти к полюбовному соглашению.
Господин Клебе с признательностью закивал головой, бормоча себе под нос:
— Вот это я понимаю, светлая голова!
Поскольку и святой отец разделял точку зрения юного сенатора, то теперь они уже вдвоем принялись увещевать спорщиков, — Фабрициус, взывая к рассудку Дюрдика, а священник, ухватив Кенделя за полу его серого кафтана, напоминал богачу о христианском милосердии и всепрощении. По-видимому, Кенделю понравилось, что его тоже сдерживают, не пускают драться, и он вдруг начал вырываться, требовать, чтобы его отпустили: тут, мол, затронута рыцарская честь, в которой попы ничего не смыслят.
Тем не менее провидение предначертало благополучный исход столкновения; после долгих препирательств и уговоров миротворцам все же удалось укротить обоих рассвирепевших львов и выработать следующий порядок примирения: Дюрдик приближается к господину Кенделю и просит у него прощения за "неумную и недопустимую шутку" (слова эти произнести обязательно), господин Кендель первым (заметьте — первым!) протягивает Дюрдику руку, тот пожимает ее, и всей распре — конец.
Так все и произошло. Упирающегося Дюрдика с большим трудом, словно быка на бойню, подтащили к Кенделю, мельник пробормотал какое-то извинение, и так дернул Кенделя за протянутую им руку, что чуть ее не оторвал. Кендель состроил кислую минуту и, дотянувшись до его уха, что-то шепнул, после чего у мельника на лице тоже появилось кислое выражение. А шепнул Кендель вот что:
— В малом загоне, под дубками, я видел у вас, приятель, несколько отличных коровок. Так вот, не позже чем через неделю две коровки из этого загона должны быть доставлены в мое имение в Беле, вместе с ними вы привезете мне сбрую для пары коней из лёченской лавки Петца. А если не согласны — передаю дело на рассмотрение вице-губернатора господина Гёргея.
Это требование, не предусмотренное условиями примирения, было чрезвычайно неприятно для Дюрдика, но посторонние не слышали его, так как все гости громко кричали: "Ура! Мировую нужно вспрыснуть! Давайте сюда кувшины!"
И снова пошел пир горой. Все шумнее, все веселее. — Неси, Магдаленка, вина, да покрепче! — кричал хозяин.
Языки развязались, все заговорили, зашумели, и только у Дюрдика не проходила обида на Кенделя ("Надо было все же отлупцевать его", — думал он). Сердился он и на медника за то, что парень так крепко скрутил его. Это же позор! Коровы и упряжь — черт с ними, пусть кровопийца Кендель подавится моим добром! Но до чего же стыдно, что какой-то медник скрутил силача-мельника! Будешь теперь посмешищем по гроб жизни! И как это могло случиться? Нечистая сила в нем, что ли? Или он прием какой знает? Нет, тут дело нечисто.
— Эй, парень, — начал он снова приставать к подмастерью, — коли ты храбрец, отчего же ты со мной "вина не похлебал"?
— А что ж, давай! — расхвастался парень. — Я ничего и никого на свете не боюсь.
Тут Дюрдик наполнил вином две глиняные миски, дал подмастерью ложку, себе взял другую, и они принялись «хлебать» из миски вино, словно это был суп.
Однако прежде чем мельник покончил со своим «супом», подмастерье уже опорожнил миску и отер рот рукавом.
— Ну, как, малый, хорошо?