Черный Город
Шрифт:
Должно быть, это Эш вернул их мне. Я тронута этим жестом, но я все еще зла на него.
Я провожу пальцем по циферблату, любуясь, как он сверкает в лунном свете. Мой палец останавливается. Я внимательно приглядываюсь к часам, повернув их к свету. Костяная поверхность отливает золотом.
Во мне поднимаются смешанные чувства ужаса и недоверия.
Я припоминаю, что уже видела подобное мерцание раньше: на черепе Бастета в музее. Что там говорил Себастьян? Зубы Бастета пропитаны ядом? Вот что придает золотой оттенок кости.
Я бегу к своей тумбочке и вытряхиваю содержимое своей шкатулки прямо
Я прикрываю рот, чтобы не закричать, когда правда поражает меня.
Золотой Дурман смешан с ядом Бастета.
И есть только одно место в городе, где можно достать яд Бастета.
В лаборатории штаб-квартиры Стражей.
* * *
Мальчик-Бастет свернулся в углу калачиком, хвост обвивает нагое тело. Ноги его прикованы к стене. Он истощен, и синяки покрывают его загорелое, коричневое с пятнами туловище. Что же они делали с ним?
Они делали это и с Эвангелиной. Должно быть, она была очень напугана, ведь она была всего лишь маленькой девочкой. Как бы я ни хотела ненавидеть её, не могу. Они жестоко обращались с ней и отобрали единственный шанс на любовь, отдав её сердце мне. Я тоже ненавижу их за это, хотя и знаю, что мама сделала это для того, чтобы спасти меня. Но она не должна была оставлять Эвангелину в сознании, когда ей вырезали сердце, это было просто жестоко.
Я осторожно вхожу в клетку мальчика. Я нашла ключ от его оков в ящике Крейвена. Это сводит меня с ума, когда я думаю о том, над чем Крейвен и моя мать работали в последние недели. Это объясняет, зачем им нужно было так много Дарклингов: им просто нужно было где-то брать Дурман. Единственный вопрос, который возникает у меня: зачем? Чего на самом деле мама хотела добиться, загрязняя, таким образом, Дурман? Если горожане выяснят, что их правительство осознанно шло на отравление детей, они просто взбунтуются. В этом нет смысла. Не удивительно, что она была так заинтересована в том, чтобы обвинить в смерти Криса Эша — ей нужен был козел отпущения. Она провела нас всех.
Мальчик поднимает голову и смотрит на меня своими яростными золотыми глазами. Только кончики его изогнутых саблевидных зубов видны снаружи. Остальная их часть втянута внутрь черепа.
— Я собираюсь выпустить тебя, но ты должен пообещать мне, что не причинишь мне вреда, — говорю я.
Он кивает.
Я знаю, что это большой риск, но мне все равно. Я больше не позволю матери вредить здоровью "испытуемых", так же, как она мучила Эвангелину. Я отпираю металлические оковы, удерживавшие мальчика за лодыжки. Он вскакивает на ноги, хватает меня за горло и толкает на жесткий пол клетки. Меня охватывает паника, когда он начинает скалить зубы. Я царапаю ему руки. Я не хочу умереть вот так, пожалуйста, только не так, не так, как погиб отец.
— Ты обещал… — я задыхаюсь, так как он все сильнее сжимает моё горло.
Мальчик колеблется. Он отпускает меня, и я поднимаюсь на ноги.
— Иди к лестнице и выходи через кухню. В это время ночи там нет охранников, — говорю я.
— Я запомню твою доброту, — говорит он и спешит прочь из комнаты.
Я потираю шею и жду несколько минут, чтобы посмотреть, не поднимется ли тревога. Когда этого не происходит, я знаю, что побег удался. Я сворачиваюсь калачиком у стены клетки, пытаясь унять слезы. Как могла мама делать это? Так или иначе, я подозреваю, что Пуриан Роуз стоит за всем этим, но какие у меня есть доказательства? Голова кружится от одной мысли об этом. Есть только один человек, с которым я хочу поговорить сейчас, но в то же время он сейчас тот, кого я меньше всех хочу видеть.
Я возвращаюсь в свою комнату, надеясь лечь в кровать и забыть о том, что этот день вообще имел место в моей жизни. Я прохожу мимо комнаты Полли и замечаю, что она слегка приоткрыта. Это странно. Я вхожу к ней в комнату, надеясь, что она проснулась.
Я задыхаюсь от страха.
Над спящим телом Полли стоит Эвангелина. Белые занавески развеваются на ветру.
— Отойди от нее, — говорю я.
Эвангелина поворачивается, чтобы взглянуть на меня, на её лице написано презрение.
— Я сказала, отойди от неё — говорю я более решительно. Я не могу позвать на помощь, не сейчас — Эвангелина слишком близко к Полли. Она убьет её до того, как к нам кто-нибудь подоспеет.
Полли ворочается в постели, не подозревая о грозящей ей опасности. Её черные волосы разметались по подушке, и Эвангелина легонько касается их.
— Что тебе нужно? — говорю я, испугавшись.
— Я хотела поговорить с тобой.
— И для этого ты вломилась в мой дом? Большинство людей используют для этого телефон.
— Твоя сестра очень хорошенькая, даже, несмотря на её шрамы, — говорит она.
— Отстань от неё, — говорю я — если ты пришла, чтобы наказать кого-то за кражу твоего сердца, то это ко мне — я этого заслуживаю. Она к этому отношения не имеет.
Эвангелина делает шаг ко мне. Я сосредотачиваюсь на разговоре, надеясь отвлечь её внимание от Полли, чтобы улучить момент и позвать на помощь.
— У тебя есть все права, чтобы злиться на меня. То, что моя мать сделала с тобой, было очень жестоко, и это моя вина, что тебе причинили вред, — говорю я — Они забрали твое сердце, и не только это, по сути, они забрали у тебя и Эша. Мне очень жаль, за все.
Она морщит лоб.
Я делаю глубокий вдох. Следующие слова были самыми трудными из всех, что я когда-либо говорила:
– Если тебе нужен Эш, я не буду устраивать ссору. Он никогда не был моим. Он всегда принадлежал тебе.
— Ты бы это сделала? — спрашивает она.
Я опускаю глаза.
– Если это то, что ему нужно.
Она довольно долго молчит.
— Я не хочу, чтобы он был со мной, лишь потому, что у него есть только эта возможность, — наконец произносит она — Я знаю, что если поставить его перед выбором, он предпочтет тебя. Он ясно дал мне это понять сегодня ночью.
— Он целовал тебя, — напоминаю я.
— Я целовала его.
— И что это нам дает? — говорю я.
— Я не собираюсь сдаваться, и буду за него бороться. Эш — моя Кровная половинка, есть сердце или его нет. Но когда он решит быть со мной, то потому, что сам так захочет, а не потому, что ты не оставишь ему другого выбора — говорит она.
Я киваю.
Эвангелина устремляется к балкону.
– И, Натали?
— Да?
— Не думай, что это меняет что-то между нами, — говорит она — Однажды я верну себе свое сердце.