Чёрный и синий
Шрифт:
— У тебя назначена встреча, — проинформировал его Фрэнк.
Блэк ощутил всполох реакции в своём свете. Он подавил его усилием воли.
— Ковбой?
Фрэнк многозначительно кивнул.
— Пёс играет в наблюдателя, — сказал другой мужчина, его акцент из Нью-Мехико был более выраженным, чем у Истона. Он почти мог бы сойти за мексиканца, но Блэк узнавал в его акценте более сильный элемент «резервации». — Ты готов? Времени мало.
Блэк уже шагал к двери, схватив с единственного стула в камере синюю толстовку и натягивая её на плечи поверх майки, не застёгивая.
Он
— Ты доставляешь сообщение для Диксона, понял? — сказал Фрэнк, как только Блэк об этом подумал. Он передал записку на жёлтой тюремной бумаге, показывая Блэку взять её. — Ковбой все устроил… У Диксона за пределами тюрьмы дочь, и очевидно, они дружны.
Блэк задумчиво кивнул. Он знал, кто такой Диксон. Это охранник, который в основном работал в карцере. Парень был придурком, но славился тем, что время от времени оказывал услуги.
— То есть я передаю сообщение от Диксона Ковбою? — уточнил он.
— Диксон говорит, что подтвердит. Если тебя остановят, скажи им, что Диксон поймал тебя возле душевых и попросил сделать это, поскольку у тебя все ещё неопределённая ситуация с работой.
Блэк кивнул.
— Понял.
Истон любопытно посмотрел на него, уставившись на ошейник.
— Ковбой правда думает, что сумеет снять с тебя эту штуку?
Блэк пожал плечами.
— Без понятий.
Истон рассмеялся, и Блэк бросил на него резкий взгляд.
— Что?
— Ты сегодня такой говорун, — фыркнул Фрэнк.
Блэк не ответил.
По правде говоря, он все ещё чертовски старался контролировать свой свет.
Мысль о том, что это может сработать, что он уже сегодня может снять эту штуку со своей шеи, вызывала в его свете реакции, трудно поддающиеся контролю. Блэк давно и усиленно размышлял над этим. Даже с угрозами Брика он решил, что ему лучше не отправляться в ту лабораторию. И для него, и для Мири все равно будет безопаснее, если он постарается выбраться отсюда самостоятельно.
Однако все это зависело от снятия ошейника.
В ту же секунду, как только ошейник снимут, он сможет связаться с Мири… и Чарльзом. Он сможет попросить Чарльза поместить Мири в безопасное место, подключить его людей и Чарльза, чтобы они совместно защищали её, а потом он сможет сам отправиться за Бриком.
Конечно, он понимал, что существует много рисков.
В Лос-Анджелесе они каким-то образом его ослепили; возможно, они сумеют сделать это снова. Однако Блэк делал ставку на то, что они не смогут сделать это так просто… во всяком случае, здесь. Им не понадобился бы ошейник, если бы они могли это сделать, так что он ставил на возможность послать сообщение прежде, чем Брик и его люди осознают проблему и попытаются его остановить.
Всю ночь он мерил шагами камеру, раздумывая над этим.
Черт, да и большую часть времени в лазарете он раздумывал над этим. Пытался решить, какой вариант подвергнет Мири наименьшему риску, и чтобы при этом ему не пришлось играть в марионетку или позволять ставить на себе эксперименты в той лаборатории. В конце концов, ответ всегда оставался одним и тем же: ошейник.
Если он собирался обеспечить безопасность своей жены, он должен был снять этот бл*дский ошейник с шеи.
Сделав это, Блэк сумел бы через час выйти из дверей этого места. Его люди были бы уже на пути сюда, а также люди полковника и, вероятно, знатная доля людей Счастливчика. Блэку казалось, что он немного знал Чарльза. Для него это будет война. Надевание ошейника, открытая угроза, семейная связь — все это разъярит Чарльза, что бы он ни думал о самом Блэке.
А Блэку нужно было убираться нахер отсюда. Страх за Мири все усугублял, боль разделения все усугубляла, но он знал, что дело не только в этом. Он помнил этот оттенок в своём свете, то же чувство тяжести, потерянности… погребённости в каком-то смысле… такой бл*дской злости, что большую часть времени он не мог трезво мыслить. Блэк чувствовал, как часть его хочет соскользнуть в то тёмное место — только потому, что ему казалось, что так необходимо для выживания.
Он чуточку больше допустимого наслаждался дракой с Ковбоем. Он чуточку больше допустимого хотел убить этих арийских мудаков. Он чуточку больше допустимого хотел сделать это, не торопясь и смакуя.
А предыдущая ночь была пока что худшей из всех.
Боль от разделения была просто непереносимой.
Блэк пробовал медитировать, мастурбировать, делать упражнения, читать… снова мастурбировать. Бл*дь, все причиняло боль. Когда он достигал оргазма, его свет хотел её, а когда он не достигал оргазма, боль вызывала желание попробовать ещё раз. Когда он медитировал, то тёмное чувство заполняло его свет, вызывая желание причинить боль… чему угодно… даже самому себе. Он вспоминал вещи, о которых не думал годами. Затеянные драки во дворе в детстве, просто чтобы убить то же чувство.
Корек. Йохан.
Все усугубляло ситуацию, даже ничегонеделание.
Все было настолько плохо, что Блэк даже задался вопросом, не случилось ли чего с Мири. Но он не мог позволить себе мысли об этом. Не сейчас. Не здесь — где он ни черта не мог предпринять.
Какой бы ни была причина, он не мог спать. Именно это послужило основным поводом, по которым он делал отжимания в своей камере в шесть утра. Большую часть ночи он мерил камеру шагами как зверь в неволе, раз за разом прокручивая в голове одни и те же мысли.
Теперь, следуя за Фрэнком, Блэк все ещё старался заставить свой разум мыслить связно.
Когда они проходили мимо общей комнаты, в его сторону обратилось несколько взглядов. Он знал одно: слухи о том, что охранники во дворе смотрели в другую сторону, распространятся, так что они знают, что в статусе Блэка что-то изменилось. Даже без своего зрения он чувствовал, как они держатся на расстоянии.
Совсем как когда он был ребёнком.
Тогда дело было не в его размерах и даже не в его умении драться. Ребёнком он вынужден был превыше всего полагаться на свой разум.