Черный интернационал
Шрифт:
Петр прекрасно понимал, что виноват перед ней с ног до головы. Но даже глаз не прятал. Смотрел на нее нагло, вызывающе. Как будто перед ним стояла та самая дурочка Аделаида, о которую можно было вытирать ноги. Нет, она уже другая. Любовь и все сопутствующие ей чувства сгорели дотла, а на пепелище поселилась ненависть – холодная, бесстрастная…
«Ты поступил подло», – сказала она.
«Как поступил, так и поступил», – усмехнулся он.
Он поступил не просто подло, он поступил омерзительно. Она кормила его с ложечки, выносила из-под него дерьмо, мыла его, массировала ноги, спину, принуждала к специальным физическим
«Ты должен был жениться на мне», – в упор посмотрела на него Аида.
«Ничего я тебе не должен… Думаешь, это ты меня на ноги поставила? Между прочим, врачи сказали, что я и без твоей помощи выздоровел бы…»
«Почему они раньше тебе этого не говорили?» – саркастически усмехнулась она.
«Потому что они не знали, какой у меня сильный организм… А организм у меня сильный. И оргазм тоже… И вообще, я не понимаю, чего ты колотишься? Я ж тебя не бросаю. Будем встречаться как раньше…»
«От случая к случаю?»
«А тебе не нравится?»
«Мне все нравится…»
«Так в чем же дело?»
«Ни в чем…»
Разговаривать с этой скотиной было бесполезно. Он бросил ее, растоптал, унизил. К тому ж его женитьба – факт свершившийся. Он предал ее. А предатель должен быть наказан…
«Аида, ты не злись, ладно? – Петр решил, что конфликт исчерпан и он может дальше втаптывать ее в грязь. – Хочешь, я тебя утешу?»
«А твоя жена?»
«Так Тонька только через час вернется. А если и застукает, что здесь такого? Она же знает, что я перед тобой в долгу. А долги я всегда отдаю…»
Он стянул с нее курточку, стал расстегивать пуговицы на блузке.
«Я хочу есть…» – сказала она.
«Так это всегда пожалуйста. Но сначала я тебя собой накормлю…»
«Это как?» – удивленно повела она бровью.
«А сама знаешь, как!» – похабно осклабился он и взглядом провел по низу своего живота.
«Нет, сначала бутерброд».
«Колбаса в холодильнике, хлеб сама знаешь где…»
Где и что в этой квартире находится, Аида знала отлично. Она хозяйствовала здесь, пока Петр был никому не нужен. Теперь здесь другая хозяйка. Но ей не долго осталось…
Аида вытащила из ящика стола нож. Хороший нож, с острым стальным лезвием. Ручка удобная. При ударе он не согнется, не выскочит из руки. Она нарезала хлеб, когда появился Петр. Она посмотрела на него и презрительно усмехнулась. И что она нашла в этом недомерке. Маленький, худенький, семейные трусы, майка. Он даже не счел нужным приодеться…
«Что ты на меня так смотришь? – удивился он. – Не нравлюсь?»
«Нравишься, – кивнула она. – Так нравишься, что я хочу тебя съесть…»
«Так это всегда пожалуйста!»
С гнусной улыбкой он стащил с себя трусы и выставил на обозрение свой хренов отросток.
«Не знаю, как Тоня твоя с тобой живет. Не нравишься ты ей…»
«Кто тебе такое сказал?» – возмутился он.
«Я тебе это сказала. Но мне-то ты нравишься. Потому что я умею тебя готовить. Из тебя выйдет превосходное блюдо…»
Он так и не понял, что имеет в виду Аида. А она имела в руках нож. И ввела его по самую рукоятку… Чтобы приготовить кабанчика, сперва нужно его зарезать…
Клинок скользнул под ребро и вошел точно в сердце.
Петр лежал на полу с широко раскрытыми остекленелыми глазами и смотрел в потолок. Из груди торчит рукоятка ножа, майка в крови… Была бы Аида художницей, она бы с удовольствием нарисовала картину, чтобы наслаждаться этим видом спустя годы. Впрочем, мертвый Петр никогда не исчезнет из ее памяти. Это был первый в ее жизни собственноручно изготовленный покойник. С него все началось…
Она впустила в квартиру Толика. Это он надоумил ее, что Петра нужно наказать, он же и подсказал, как снять с себя подозрения… Тонька пришла домой спустя полтора часа после гибели мужа. Аида набросилась на нее сзади, крепко схватила за шею, а Толик вливал ей в рот воду с растворенной в ней лошадиной дозой снотворного. Ее уложили на постель, дождались, когда остановится сердце. Толик объяснил, что нужно делать, чтобы очистить квартиру от следов своего пребывания…
Тогда Аида думала, что он уголовник. Но чуть позже узнала, что Толик – русский мусульманин, которого в свою веру обратили чеченцы. Это было еще в девяносто шестом году. Толик воевал в Чечне на стороне федералов, затем попал в плен, там из него и сделали оборотня… И сама Аида стала оборотнем. Сразу же после убийства Толик объявил ей, что она целиком находится в его власти и у нее нет другого выхода, как ехать вместе с ним в Чечню. И она согласилась…
Там из нее попытались сделать шахидку. Но Аида не хотела умирать. Да, она порвала с прежним миром, да, она ненавидит всех и вся, но ей хочется жить. И она доказала, что ее можно использовать на ином поприще, нежели взрывать на себе «пояс шахида». Во-первых, она превосходно стреляла. Во-вторых, владела пером, что позволило ей внести свой вклад в информационную войну в Чечне…
Она попала в бригаду Кабира. Арабский полевой командир сразу же положил на нее глаз. И она ответила ему взаимностью. Не сразу, но ответила. О чем не очень-то и жалела.
Кабир не бил ее, не унижал, напротив, относился к ней с подчеркнутым уважением. И не потому, что он такой хороший. Просто она уже была не той Аидой, которую можно безответно втаптывать в грязь. Она уже умела постоять за себя… Положение военно-полевой жены самого Кабира давало Аиде определенные преимущества. Никто из его подчиненных не мог позариться на нее. И деньги на ее секретный банковский счет ложились исправно. Ей щедро платили за каждого убитого русского, и еще больше – за каждую написанную статью, которые выходили в российских газетах под псевдонимом Марии Живаловой.
Она не ругала президента, не критиковала его политику, не призывала в открытую прекратить войну. Потому что если бы она писала в таком ключе, издатели быстро бы поняли, на кого она работает, перестали бы ее печатать даже за щедрое вознаграждение. Она писала о том, что происходит на самом деле, но ее данные о потерях федералов были многократно преувеличены. И с особым смакованием она раздувала факты, когда русские солдаты и офицеры ни за что ни про что убивали мирных жителей, мародерствовали. Коррупцию как таковую она не трогала, потому что существование продажных военных чиновников играло на руку ее чечено-арабским покровителям…