Черный карлик
Шрифт:
Закончив тягостные размышления об опасностях своего положения, он вошел в покои дочери, решившись всеми силами поддерживать те доводы, которые собирался ей изложить. Как бы лжив и честолюбив он ни был, он все же не настолько еще очерствел, чтобы не содрогаться при мысли о предстоявшей ему роли, о необходимости играть на чувстве послушания и привязанности к нему своей собственной дочери. Но мысль о том, что в случае успеха этой миссии его дочь всего лишь попадет в сети выгодного замужества а в случае провала его самого ждет гибель, — быстро заглушила голос совести.
Войдя в спальню мисс Вир, он увидел дочь, которая сидела у окна, подперев голову рукой. Она либо дремала, либо была погружена в такое глубокое раздумье, что не слышала шума его шагов. Напустив на себя выражение печали и сострадания, он подошел к дочери и, подсев поближе, привлек к себе внимание, нежно взяв ее за руку. При этом он не забыл сопроводить свой жест глубоким вздохом.
— Отец! — воскликнула Изабелла. Она как-то странно вздрогнула, и на лице у нее отразился скорее страх, нежели радость или нежные чувства.
— Да, Изабелла, — сказал Вир, — твой несчастный отец, который приходит в роли кающегося грешника, чтобы просить прощения у своей дочери за зло, причиненное ей от чрезмерной любви, и потом расстаться с ней навсегда.
— Сэр! Причиненное мне зло? Расстаться навсегда? Что все это значит? — недоуменно спросила мисс Вир.
— Да, Изабелла, я говорю это вполне серьезно.
Но позволь мне прежде спросить тебя, не подозреваешь ли ты, что я мог быть причастен к тому странному происшествию, которое произошло с тобой вчера утром?
— Вы, сэр? — начала Изабелла и запнулась, с одной стороны — сознавая, что он угадал ее мысли, а с другой — борясь со стыдом и страхом, которые мешали ей признаться в столь унизительном и нелепом подозрении.
— Да, да! — продолжал он. — Твое колебание выдает, что у тебя были такие мысли, и сейчас мне предстоит тяжелая задача признаться в том, что твои подозрения не были безосновательными. Но выслушай мои оправдания. Не к добру поощрял я ухаживания сэра Фредерика Лэнгли. Я считал невозможным, чтобы у тебя могли быть серьезные возражения против брака, который принесет тебе явные выгоды.
Не в добрый, час ввязался я вместе с ним в эту затею с целью вернуть изгнанного монарха и независимость нашему отечеству. Он воспользовался моей неосторожностью, моим доверием, и моя жизнь сейчас у него в руках.
— Ваша жизнь, сэр? — повторила чуть слышно Изабелла.
— Да, Изабелла, — продолжал отец, — жизнь того, кому сама ты обязана жизнью. Как только я осознал, что его безудержная страсть может толкнуть его на крайности (надо отдать ему справедливость, что если он и вел себя безрассудно, то только из чрезмерно пылкого чувства к тебе), я попытался под благовидным предлогом удалить тебя на несколько недель и таким образом выпутаться из положения, в котором очутился. В случае, если бы ты стала по-прежнему противиться этому браку, я хотел негласно отослать тебя на несколько месяцев в Париж, в монастырь твоей тетки с материнской стороны.
Но, вследствие целого ряда недоразумений, ты вернулась обратно из тайного и безопасного места, которое я предназначил для тебя в качестве временного убежища. Судьба лишила меня этого последнего выхода, и мне остается лишь благословить тебя и отослать из замка с мистером Рэтклифом, который как раз собирается уезжать. А там скоро решится и моя собственная судьба.
— Боже мой, сэр! Возможно ли это? — воскликнула Изабелла. О, зачем только меня освободили из заключения, которому вы меня подвергли! И почему вы скрыли от меня свои намерения?
— Подумай сама, Изабелла. Неужели ты хотела бы, чтобы я вызвал у тебя предубеждение против своего друга, которому я больше всего хотел угодить, и рассказывал тебе о мало похвальной настойчивости, с которой он добивается своего. Это было бы нечестно с моей стороны, тем более что я сам же обещал помогать ему. Но все это дело прошлого. Я и Маршал решили умереть как мужчины. Остается лишь отослать тебя отсюда под надежной охраной.
— Силы небесные! Неужели нет никакого исхода? — в ужасе воскликнула молодая женщина.
— Нет, дитя мое, — тихо ответил Вир, — кроме той меры, к которой ты сама не станешь советовать своему отцу прибегнуть: первым предать своих друзей.
— Нет, нет, только не это, — заговорила она с жестом отвращения и с такой поспешностью, словно не желала поддаться искушению согласиться на этот единственный выход из положения. — Но неужели нет никакого другого выхода… Бежать, прибегнуть к посредничеству кого-либо… Просить заступничества…
Я на коленях буду умолять сэра Фредерика!
— Ты понапрасну унизилась бы! Он не изменит своего решения; я точно так же решил мужественно встретить все испытания, уготованные мне судьбой.
Только при одном условии он может передумать, но у меня язык никогда не повернется сказать тебе, что это за условие.
— Назовите его, я заклинаю вас, дорогой отец, — воскликнула Изабелла, — что это за просьба, которую мы не в состоянии удовлетворить, чтобы предотвратить грозящую вам страшную катастрофу?
— Этого, Изабелла, — торжественно сказал Вир, — ты не узнаешь, пока голова твоего отца не скатится с окровавленного эшафота. Только тогда ты узнаешь, что его действительно можно было бы спасти с помощью одной жертвы.
— Но почему же не сказать об этом сейчас? — настаивала Изабелла. — Неужели вы думаете, что меня смутит мысль о том, что ради вашего спасения мы должны пожертвовать всем нашим состоянием? Или вы предпочитаете оставить мне в наследие муки раскаяния, которые я буду испытывать всякий раз, когда подумаю, что вы погибли, в то время как оставалось средство предотвратить нависшую над вами беду?
— Ну что ж, дитя мое, — сказал Вир, — поскольку ты настаиваешь, чтобы я сказал тебе то, о чем тысячу раз предпочел бы умолчать, знай, что в качестве выкупа он не возьмет ничего другого, кроме твоего согласия стать его женой — и притом сегодня же, не позже полуночи.