Черный клинок
Шрифт:
Его мать, которой красота и фатализм придавали таинственный вид, взяла его за руку.
– Наберись терпения. Позже ты сам поймешь, что тебе было предначертано судьбою, – сказала она строго и с внутренней убежденностью, как-то совсем по-мужски.
В этом и заключался преподанный Белым Луком урок, который Вулф усвоил через чувство разочарования и утраты.
Вулфу потребовалось еще семь лет, чтобы стать достаточно взрослым и решиться отправиться по следам отца. Но, разыскав его, он не узнал в нем прежнего Питера Мэтисона, и это сбило его с толку. Питер Мэтисон занимался добычей
Он разыскал отца в Лайтнинг-Ридже – маленьком и неказистом старательском поселке, расположенном во впадине и окруженном низкими пологими холмами, поросшими деревьями с диковинными названиями: будда, бэла, леопардовое. Здесь добывались лучшие в мире черные опалы.
Вулф добрался до этого отдаленного уголка провинции Новый Южный Уэльс на грузовике, проехав на северо-запад от Сиднея почти четыреста миль, из которых последние – по дороге, покрытой черным как смола асфальтом. По прибытии он услышал в качестве своеобразного приветствия хриплый крик кукабарры, рыскавшей в поисках пищи. Позднее же, через несколько месяцев, он набрел и на ее кладку – прекрасные ослепительно-белые яйца посреди остатков старого термитника.
Поселок оказался самым что ни на есть заурядным: два магазинчика самообслуживания, мясная лавка, булочная, гостиница «Лайтнинг-риджский привал старателя», пара мотелей, контора местной газеты «Лайтнинг-Риджфлэш», три церквушки, начальная школа. Ну и, конечно же, стрелковый клуб.
Питер Мэтисон жил в неказистом домике вместе с красивой, гибкой, как кошка, темноволосой девушкой с длинными загорелыми ногами, которой едва ли исполнилось двадцать лет.
– Вулф?
– Привет, папа.
Отец протянул сыну руку, как старому приятелю, с которым давно не виделся.
– Ей-богу, я рад тебя видеть.
Вулф не мог разобраться в происходившей в его душе борьбе чувств. Здесь смешались и любовь, и страх, и гнев, и, прежде всего, потребность в признании его совершеннолетия со стороны отца.
Питер Мэтисон никогда не увиливал от трудностей и опасностей, но здесь, в австралийской глубинке, все было для него новым и непривычным. Он остался жив после того, как его ужалил скорпион, хотя и корчился в горячке до тех пор, пока его случайно не обнаружил абориген и не вылечил припарками из трав, снявшими опухоль и жар. Он видел, как размножаются ядовитые пауки, как паучиха плетет коконы для яиц, как потом она становится жертвой своего же собственного прожорливого потомства. Он вынес испытания жгучим солнцем и внезапными наводнениями. Ему даже пришлось убить какого-то отчаянного старателя, попытавшегося украсть припрятанные опалы, в, видимо, это был у него не единичный случай.
Питер Мэтисон был крутым мужчиной, но все равно ему пришлось заново доказывать свой нрав бесшабашным австралийцам. Впрочем, им пришлись по нраву его тягучее техасское произношение и жесткие ковбойские манеры. Они быстро прониклись к нему уважением за то, что он умел постоять за себя в драке, был способен выпить галлон пива и не блевать после этого, за то, что мог трахаться всю ночь напролет. К тому же они были очарованы его, казалось,
Ну а Питер Мэтисон чувствовал себя по-настоящему хорошо, если говорить честно, лишь в такой вот дружеской мужской компании. Ему требовалось общество таких же, как он, сильных духом мужчин, подобно тому как другим требуется хорошая пища, уютный дом. Он не забывал о своей жене, любил своего единственного сына. Но по-своему, отводя им вполне определенное место в своей жизни.
– Мы с тобой оба становимся старше, но для тебя это означает совсем не то же самое, что для меня, – сказал он Вулфу. – Тебе сейчас этого не понять, но скоро, даже слишком скоро, ты поймешь. В жизни каждого человека непременно наступает печальный день, когда, упав, он не может вскочить на ноги так же резво, как раньше, когда боль от ран и ушибов проходит уже не так быстро, а болезни не отпускают уже до самой смерти.
– Поэтому ты ее себе и завел? – спросил Вулф, показывая пальцем в сторону здоровой, крепко сбитой девушки.
– Отчасти поэтому, – признался отец, улыбнувшись догадливости сына. – Но отчасти еще и потому, что она знает, что через неделю, а может быть, через месяц меня здесь не будет. Ее это не волнует. Она молода, и у нее своя жизнь, которой она слишком занята, чтобы вникать в чужую.
Он оглядел сына.
– Как там мама?
– У нее своя жизнь, – ответил Вулф его же словами, вызвав этим у отца смех.
Позднее, когда наступила короткая и темная австралийская ночь, Вулф спросил его:
– Ты не собираешься вернуться домой?
– Ты что, ради этого сюда и приехал, потратив на дорогу деньги матери? – задал отец встречный вопрос, вертя между пальцами зубочистку из кости какого-то мелкого животного. – Только для того, чтобы спросить меня об этом?
– Я потратил свои собственные деньги, – возразил Вулф. – Мне пришлось поработать как следует, чтобы оплатить проезд.
Питер сунул зубочистку в рот и встал.
– Пойдем, – сказал он. – Хочу тебе кое-что показать.
Они вышли из дому, не сказав девушке, куда отправляются, сели в потрепанный грузовичок, и Питер повел машину сквозь ночную тьму в направлении холмов.
– Моя шахта совсем рядом с холмом Лунатик-Хилл, – пояснил он. – Я купил ее у молодой аборигенки, которая живет сейчас у меня дома. А она получила ее в наследство от человека по кличке Майор, который как-то вечером застрелился по пьянке.
Они вышли из машины, и Питер зажег переносную шахтерскую лампу. Небо совсем потемнело, и лишь некоторые, самые яркие звезды первой величины просвечивали сквозь пелену облаков.
Питер направил луч фонаря вниз.
– Видишь то место, где горная порода треснула? Это называется оползень. Если ты не замечаешь оползней, то и опалов не найдешь.
Они вошли в шахту рядом с оползнем.
– Я назвал шахту «Ничто», – сказал отец.
Пол шахты – глина вперемешку с гравием – круто уходил вниз. Они шли и шли вперед, пока не вышли к чему-то вроде вертикального колодца в скальной породе. Вслед за отцом Вулф спустился на нижний уровень. Впереди ствол шахты расширялся, образуя просторную камеру. Позднее Вулф узнал, что такие камеры по-местному называются бальными залами.
Здесь, на глубине, отец выключил фонарь и зажег свечу. Вулф приметил, что левая стена шахты сложена из разных пород.