Чёрный кофе
Шрифт:
Через какое время она вышла из этого состояния Маша не знала. Но когда осознание окружающего места вернулось, девушка поняла, что на улице стало светлее. Раскрыв окно, она ощутила холод. Выглянув в окно, она увидела, неосвещённые улицы, лежавший между домами серый туман, и то, что все окна домов были пустыми, она попыталась разглядеть людей, но у неё ничего не получилось. Было промозгло, платье не защищало от сырости, заставив её покрыться гусиной кожей. Закрыв окно, она ещё раз оглянулась в поисках своего пуховика. Но её вещей не оказалось рядом. Пуховик, сумка с телефоном остались там, на столике в кафе.
Всё вокруг было в пыли. С люстры гроздьями свисала паутина. Девушка увидела выключатель на стене. Подошла и щёлкнула им. Комната осветилась тусклым, желтым светом. На кресле она увидела скомканный плед, но, когда она дотронулась до него, он рассыпался трухой. Заглянув в сервант, она обнаружила только запыленную хрустальную посуду. Девушка подошла к единственной двери и потянула ручку на себя. Дверь открылась со скрипом, эхо разнеслось по пустынной, мрачной квартире.
– Есть кто-нибудь? – неуверенно произнесла она.
Ответом была только тишина. Девушка пошла по коридору, каждым шагом поднимая облачка пыли. Половицы скрипели и охали. Вдруг пол под ногой с хрустом надломился, и девушка по колено провалилась. Взвизгнув от неожиданности и испуга, она машинально расставила руки, но поняв, что дальше она не проваливается, ругаясь, вылезла из пролома. Дальше Маша шла осторожно, ступая сначала носком, а затем всей ступней. Дойдя до соседней комнаты, она заглянула в неё. В соседней комнате окно не было занавешено, сорванная занавеска висела на сломанной пополам гардине. Из мебели в комнате стояло трюмо и два кресла с высокими спинками. Они были сдвинуты к правой стене. Свободная стена по левую руку, была в царапинах, которые покрывали её от потолка до пола. Войдя в комнату, девушка смогла разглядеть, что это не царапины, это были небольшие линии, перечёркнутые по семь штук, как будто кто-то подсчитывал время, проведённое в этой комнате, в этом месте. Вдруг с улицы донесся лай собаки, затем звук опрокинутого железного ведра и вопль кошки. Девушка кинулась к окну, но ничего не увидела. Открывать окно не стала, так как было холодно. Возвращаясь к выходу, она заметила между креслами одежду, лежавшую кучей. Кожаные мужские туфли стояли рядом, носки, когда-то явно белые, а сейчас грязно-серые, вывалились из них, как будто обувь сняли вместе с носками одновременно. Разглядев под слоем пыли пиджак, девушка протянула к нему руку. На её счастье он не рассыпался в руках. Девушка встряхнула его, откуда-то из складок выпали очки в круглой оправе. Закашлявшись от пыли, она подняла его и накинула на плечи. Обхватила себя руками.
– Что происходит, твою мать, – мысли роились в голове. – Что здесь происходит?
Смотря на очки, она поняла, что её начала обхватывать паника. С бешено колотящимся сердцем, глубоко дыша, Маша вышла в подъезд, заполненный полумраком. Лестница освещалась слабым светом откуда-то сверху. Ступеньки винтом поднимались вдоль стены на следующий этаж. Она подошла к перилам. Шахта подъезда уходила вниз на три этажа. Внизу был виден слабый свет от входной двери. Держась за перила, девушка начала спускаться. Она стучалась во все двери, попадающиеся по пути вниз. Но никто не отвечал, только краска опадала под ударами рук.
Глава.
– У вас аппетит проснулся? – начал свою смену Андрей, входя в палату к Сергею Николаевичу.
– Ты в меня вторую жизнь вдохнул, – жуя завтрак, ответил старик. – Ходить, как прежде не могу, но голова ясная как никогда. Давно не был так возбуждён.
– У меня тоже наш разговор не выходит из головы.
– Куда там из головы, я всю ночь не спал. Думал много, тебя ждал. Нам с тобой много обсудить надо, – старик допил утренний чай.
– Очень всё взаимно, но скорее всего вечером, – быстро проговорил Андрей, заметив через щель в двери, что по коридору идёт Маргарита Ивановна.
День пролетел как один час. Андрей всеми внутренними силами старался приблизить вечер, сгорая от нетерпения. Пройдя обходом по всем палатам, он в последнюю вошёл к Сергею Николаевичу, притворив за собой дверь.
– Я много думал, – произнёс Андрей. – У наших историй много общего…
– Я не сказал тебе сразу, что продолжал искать её лично, – перебил старик. – Искал, искал и сдался. Пить начал, сына к тёще отправил. А у моей был брат, он и сейчас жив. Пришёл ко мне, я подумал, что он меня обвинит в том, что сестра пропала, но оказалось, что у нас с ней и впрямь всё хорошо было. Она, оказывается, с братом делилась о нашей жизни. Он меня быстро на ноги поставил. Вернул, так сказать, к жизни, хорошей оплеухой, – хмыкнул Сергей Николаевич, почёсывая небритый подбородок. – Сказал, что мы должны её сами найти. Я начал сопротивляться, мол, сам искал, не нашёл. Он мне ещё раз врезал. Посидели с ним, распили пару бутылок, подумали, что раз кафе закрылось, то вполне возможно, что оно переехало в другое место.
– Это как вы до этого дошли?
– Пили-пили и родили. И вообще, не перебивай. Мы ходили по городу, новые заведения в те времена открывались не часто. Три года мы искали, ходили и ездили по Риге по соседним городам, даже в Минске были. В справочных узнавали. И мы нашли его, – старик причмокнул, потирая грудь, а Андрей сел, слушая не дыша. – Всё точно такое же, как и в том кафе. Темно, затхло и противно, но кофе пахло очень вкусно.
– Вы пошли в него?
– Не перебивай, говорю! Привычка плохая и с мысли меня собьёшь. Так вот. Конечно, мы в него вошли. Встретила нас девица странная, опять лысая, ногти грязные и сама вся какая-то отталкивающая, но с накрашенными губами, помада такая ярко красная, ещё подумал тогда, что импортная, наверное.
***
Сели мы за столик.
А я чувствую, что место странное. И картины точно такие, как в том были. Один в один. Я смотрю на картину эту, с башней, а от неё веет холодом. Меня аж потряхивать начало. И официантка лысая, как коленка, и не опрятная, жуть. Не приятное зрелище. И мы одни в нём.
– Девушка, – спрашиваю. – А вы одни работаете или у вас сменщица есть?
А она не отвечает, смотрит на меня и вид делает, как будто не понимает, о чём я токую.
– Девушка, – говорю опять я. – А вы часом не работали на улице Тербатас? Это, то, старое место.
А она головой лысой повела, мол – «нет». Брат моей, начинает меня в бок пихать локтем, что к девке привязался. А как я ему объясню, что это то самое кафе, только не там, а здесь.
– Девушка, – опять говорю я. – А кто написал картины? И почему они такие жуткие, в таком чудесном кафе?
Она чашки чуть ли не бросила на стол и ушла в единственную дверь. Мы переглянулись с Пашкой. Он к двери пошёл на караул, а я по углам осмотреться кинулся. В корзине пусто, в столе пусто. Вдруг моё внимание картина привлекла, я подошёл, стою, разглядываю. Смотрю на неё, и окна в домах загораться начинают. Мне сначала показалось, что огоньки загораются за ней, за полотном, но потом, присмотревшись, понимаю, что они появляются в ней самой. И странно всё как-то, как будто картина на моих глазах перерисовывалась, только самостоятельно.
– Это как? – Андрей отклонился назад, не веря словам старика.
– А вот так! Я почём знаю!?
И кто-то закричал на меня из неё. А потом, я очнулся на полу. Сверху на мне сидит Пашка и что-то втолковывает мне. Я ничего не слышу, только руки дрожат, а в носу запах грязных улиц.
– … кричу тебе, говорю, – начинаю разбирать его слова, секунд через десять. – А ты меня не слышишь. Я за плечо начал трясти, а ты как полуночник, рукой к ней тянешься и не отвечаешь. Вот пришлось тебя завалить на пол.