Черный коридор
Шрифт:
На экране появляется запрос: «Как состояние капитана? Были жалобы на одиночество».
Усмехнувшись, Райн набрал ставшее привычным: «состояние нормальное».
Судя по отсутствию новых слов на экране, компьютер удовлетворен полученной информацией, и Райн вновь принялся строчить в красном журнале, педантично отметив время вынужденного перерыва: …приземлится.
«Пришлось сделать перерыв в записях, поскольку компьютер напомнил мне о недопустимой оплошности: я забыл ввести данные о состоянии пассажиров. Надеюсь, такое больше не повторится. Случилась и еще одна неприятность — оказался заблокированным замок контейнерного
Райн расписался и убрал журнал в ящик стола. Вернувшись к себе, он решил на этот раз не напрягать мозг, вколачивая в него все новые научные сведения, и выбрал, как ему показалось, развлекательный фильм, созданный незадолго до начала катастрофы.
Он задумал чередовать сложные занятия с просмотром вещей легкого жанра, чтобы не ставить под удар столь хрупкое равновесие.
Однако выбор пьесы оказался неудачным — в ней шла речь о раскрытии заговора против Патриотов — и Райн поспешно выключил телевизор.
В наступившей тишине ему почудился звук шагов в коридоре.
Вот уже больше года он не слышал ничьих шагов: его сопровождало лишь эхо собственного движения.
Но сейчас он не ошибся — там определенно кто-то шел!
Райн почувствовал, как поднялись дыбом волосы. Его сковал ужас: на корабле посторонний! Не может быть!
А шаги между тем раздавались все ближе и ближе. Они миновали дверь каюты и постепенно затихли вдали.
Заставив себя сбросить оцепенение, Райн, обливаясь потом, выглянул за дверь. Длинный, всегда освещенный коридор был пуст — от одного конца до другого.
И единственный звук — привычное гудение двигателей звездолета.
Затворив дверь каюты, Райн наполнил стакан водой и жадно выпил. Затем включил телевизор и выбрал какой-то музыкальный фильм. Но тревога не проходила, хотя он и старался убедить себя, что это всего лишь слуховая галлюцинация.
Чтобы как-то справиться с нарастающим беспокойством, он решил позаниматься на тренажерах.
Шагая по коридору, он вновь услышал звук шагов — на этот раз за спиной. Тело тут же покрылось мурашками.
Райн резко остановился и обернулся — никого. Собственно, так и должно быть, одернул он не в меру разыгравшееся воображение.
Однако, занимаясь в спортзале, Райн постоянно ловил себя на том, что непроизвольно озирается: ему казалось, что чей-то недоброжелательный взгляд неотрывно следит за ним.
Но время шло, и Райн успокоился. Прежде чем приступить к новой серии упражнений, он на несколько минут прилег на узкий диванчик и смежил веки.
И тотчас перед его мысленным взором появились картины далекого прошлого. Вот он и Джозефина на волшебном острове Скай — еще до того, как там воздвигли безобразные фабрики по переработке водорослей; теперь они в компании с Мастерсонами уютно устроились в гостиной; а вот он — вновь только с Джозефиной — в зарослях сада… Воспоминания унесли его в родные места, и он заново ощутил свежесть дождя, почувствовал праздничные предрождественские ароматы стряпни, увидел яркие краски зари… Но сцены детства сменились впечатлениями взрослой жизни — шумом цехов и запахами краски и древесины на фабрике «Игрушки Райна»… Перед глазами появилась мать… Странно, но он как-то не связывал ее с воспоминаниями детства, а лишь с кончиной в больнице, когда действовал закон о тихом, безболезненном
Он опять на новой планете, но спокойствие оставило его: друзья — вместе с Джозефиной и сыновьями — покинули его одного, захватив звездолет. Он метался в растерянности и почему-то сначала очутился в джунглях, откуда ему кивала смуглая красавица, а потом — в цехе своей фабрики.
Там по-прежнему царило веселье. Игрушки танцевали и пели, а на полу все так же красовалось слово «забава», выложенное музыкальными кубиками.
Внезапно в радостный гомон вторглись чуждые звуки: то раздался похоронный марш, который обычно прерывал унылое кружение танцоров с черными очками на глазах.
Похоронная мелодия постепенно нарастала, и, словно повинуясь некой чуждой воле, игрушки прекратили веселые игры и устремились к Райну. Они окружили его со всех сторон и начали карабкаться друг на друга, громоздясь шевелящейся стеной все выше и выше. Райну почему-то известно, что как только отзвучит последний аккорд, вся масса, рассыпаясь на детали, рухнет вниз, образуя над ним надгробный курган гигантских размеров.
Пока не поздно, он старался вырваться из ловушки, но лишь ободрал в кровь руки об эту преграду из металла, дерева и пластмассы…
Усилием воли ему вновь удалось сбросить сонную одурь, и он со стоном принял сидячее положение.
Господи, я так надеялся, что они оставили меня в покое! — хриплым голосом в отчаянии сказал Райн.
Озираясь по сторонам, он едва смог вспомнить, как оказался среди тренажеров. Постепенно мысли прояснились, и Райн, стиснув зубы, остервенело пробормотал:
— Ни за что не поддамся! Ни за что! Так и не закончив весь комплекс упражнений, он вернулся в главный отсек и ввел в компьютер крик души, преобразованный в холодную форму простого сообщения:
«Кошмары продолжаются».
Экран вновь ожил — казалось, в ответе компьютера сквозило некоторое злорадство:
«Симптомы уже зарегистрированы. Рекомендован прием продитола по 1 куб. см. в день не более 14 суток. При улучшении состояния до истечения максимального срока надлежит немедленно прекратить инъекции».
Райн провел ладонью по лицу, словно стирая паутину. Чего он ждал от машины? Сочувствия? Какая глупость!
Не в силах больше видеть пустой, мерцающий экран, Райн покинул главный отсек и торопливыми шагами принялся ходить по кораблю, мимоходом отворяя двери. Так он побывал везде — даже в машинном отделении и на складе, — но почему-то так и не решился пройти к спящим.
И где бы он ни оказался, позади него навязчиво звучали шаги чужих ног…
В отчаянии он готов был лупить кулаками по воздуху — но какой смысл? Они же не существуют…
Внезапно его слуха коснулся голос младшего сына — он окликал отца, словно играл с ним в жмурки. Затем послышался его смех и дробный топот убегающих ног. Вскоре заговорили и остальные обитатели контейнерного зала.
Ида жалобно сетовала:
— Я так скверно себя чувствую, а тебе и дела нет! Сестра называется!
Жалобу пресек резкий, сердитый голос Фелисити: