Чёрный Корпус. Отряд "Зеро"
Шрифт:
Но она слышала. Чувствовала. Джокер, полностью выжатый схваткой, был в таком глубоком забытьи, от которого всего шаг до запретной грани. Он не боялся смерти, что-то в его душе только радовалось её приходу и стремилось к этому, но... Вместе с ним что-то гасло в ней самой. Какая-то непонятная часть души, то, что позволило им объединить силы и победить сначала пожирателей, а потом пришельца-иривана, отчаянно болела, требуя немедленно помочь второй своей... половинке? Потому что... без него... ей не жить?!
Умру я - умрёшь и ты...
Он не лгал тогда, и сейчас она на себе ощущала, как близко он подошёл к той
Но разум отказывался верить в очевидное. Нет, не может быть! Он не мог сотворить с ней такое! Это... это подло!
– Джоо!
– в первую пощёчину она вложила все накопившиеся чувства. Она вымещала и злость за случившееся, и страх, потому что её мысленные призывы тонули в бездонной черноте. И пока хлестала "напарничка", приводя его в чувство, не задумывалась, что каждый удар отзывается на её собственных щеках. Эта боль помогала ей поверить, что она ещё жива, что они оба ещё живы...
Когда он очнулся, она испытала глубокое облегчение. В конце их короткого разговора она даже понадеялась, что он извинится за то, что сделал, что втянул её во всё это, поймёт, что ей пришлось пережить... Даже попросила называть её настоящим именем, а не прозвищем, словно это каким-то образом укрепляло доверие между ними. А вот старое имя Джокера к нему как-то не клеилось, словно он из него вырос. Зато на язык само собой пришло короткое и ёмкое "Джо".
Её напарник отнёсся к укороченному полуимени-полупрозвищу достаточно равнодушно. До всех её мыслей и переживаний ему не было никакого дела. Ему даже в голову не пришло поинтересоваться, каково ей пришлось, пока он валялся в беспамятстве. Он думал только о себе, вновь легко и просто возведя ментальную защиту собственных мыслей.
Она тоже закрылась, как могла, не желая показывать свои чувства и надеясь тем самым хоть чуть-чуть сохранить иллюзию того, что всё как раньше. Внутренняя защита выдержала краткое объяснение с Игнваром, но не помешала её напарнику прокомментировать ситуацию.
Впрочем, Джокер совсем не стремился влезать в её мысли, как и она в его. Слишком много свалилось на неё за несколько часов, что вот так сразу разобраться в произошедшем...
Уснуть удалось с большим трудом: всё время казалось, что Джокер рядом, протяни руку и вот он, за спиной... со всеми своими желаниями и тайнами...
Она с облегчением провалилась в сонную темноту, но вдруг оказалась... где-то.
Зелёная поляна в лесу, с серебристой гладкой каплей размером с космический шлюп, и незнакомый парень в гражданской одежде, который сосредоточенно пытался коснуться бока этой капли, совершенно не соответствовали её обычным снам. Высокий, стройный, голубоглазый, с волевым и обаятельным лицом, парень сразу располагал к себе. Светлая лохматая шевелюра придавала ему по-детски беспечный и очаровательно-наивный вид. Даже озадаченно поджатые губы не скрывали, что привычное положение для них - лёгкая полуулыбка. Она легко могла назвать его красивым. И только когда он заговорил, она поняла, кто перед ней. Даже появившиеся глубокие бархатные нотки не смогли окончательно изменить голос напарника.
Лишь потому, что это был сон, к тому же чужой, она восприняла как данность и собственную изменившуюся внешность. Из чистого любопытства она решила выяснить, почему её напарник считает себя блондином, а её рыжей, да ещё и в такой средневековой одежде. Но не успела, заметив вдруг появившуюся в золотых вихрах Джокера самую настоящую корону.
С постели она слетела кубарем, забыв накинуть что-то поприличнее поверх тонкой сорочки. Странная пульсирующая боль раздирала затылок, словно там сверху вниз прошлась лапа огромной кошки, а Джокер снова не отвечал. И опять она, испуганная и растерянная, пыталась привести его в чувство...
Внезапное явление воплощённой Смерти она встретила со смешанным ощущением искренней и чистой радости Джокера и собственного тихого ужаса и неверия, которые быстро сменились горькой и остро резанувшей по сердцу тоской от внезапного понимания. Её никто и никогда так не ждал и не любил. Даже Ингвар не испытывал к ней таких чувств, как её совершенно ненормальный напарник к самой Смерти. Да, он её спас и обещал помощь, но... совсем не потому, что...
Она не слишком прислушивалась к разговору, лишь однажды уцепившись за смутно мелькнувший образ чего-то живого вместо короны и ответив на вопросы гостьи, а потом и вовсе ушла, когда Джокер захотел остаться один. Свои щиты он воздвигал небрежно и легко, а вот её даже не замечал...
Она дошла до своего домика незаметно, но даже случись иначе, ей было всё равно. Горько и обидно оказалось вдруг понять, что она одинока и никому не нужна. Ингвар видел в ней свою собственность, а Джокер... Душа не умеет лгать, но... Ему, настоящему, до неё не было дела. Своим запечатлением он обезопасил себя от выполнения приказа с её стороны и...
И после всего произошедшего это было невыносимо обидно.
Тем больнее ударило вдруг пришедшее ощущение удивительно чистой нежности, любви и желания, адресованное не ей.
Под этот любовный аккомпанемент она рыдала всю ночь, оплакивая саму себя, своё одиночество и никчёмную жизнь. Она не знала и не хотела знать, что снилось её напарнику, но сама уснуть не могла. Волны чужого счастья накатывали и отступали, оставляя её разбитой и опустошенной.
Совсем под утро, когда эмоции Джокера немного успокоились, в расстроенных чувствах она снова попыталась уснуть, но не удалось. Потому что вдруг ощутила, что её напарник почти умер.
И опять она рванула к его дому, только теперь все попытки добудиться были тщетны. Тело жило и дышало, а вот душа... Душа Джокера в очередной раз заступила за грань, из-за которой не возвращаются. Она видела нить их связи, уходящую в стену сплошной черноты. Он был жив и в то же время мёртв, потому что там, в этой черноте, он был счастлив и не хотел возвращаться...
Тогда она в панике кинулась к Абрамычу, подняв доктора с постели, далеко не сразу откликнулась на вызов Ингвара, мимоходом отказавшись от его предложения о замужестве. И, когда в кабинете Абрамыча, где проходил разговор, разом помрачневший Скальд прямо спросил, не влюбилась ли она в Джокера и не была ли с ним обе ночи, нервы не выдержали окончательно. Она просто наорала на командира, посылая его, Джокера и весь род мужской нецензурно в далёкие дали, грохнула вдребезги под ноги совершенно изумлённому Ингвару письменный прибор из какого-то минерала и, обессилев, села на пол, где просто разревелась взахлёб... Потрясённый, Скальд просто сдал её профессионалу своего дела, извинившись перед охнувшим доктором за испорченное имущество, и после двойной дозы сильного успокоительного, она долго пыталась уверить Розенбаума, что с ней в порядке. Конечно, Абрамыч не поверил, объяснил Скальду, что у неё нервный срыв из-за какого-то очень сильного постоянного напряжения, связанного с работой, и настойчиво порекомендовал оставить её на пару дней в палате под его наблюдением, как и Джокера, умирающего со счастливой улыбкой на губах.