Черный кот в мешке, или Откройте принцу дверь!
Шрифт:
— Откройте глаза, — скомандовал молодой человек, — и почитайте стихи.
— Какие? — растерялась я.
— Любые, какие помните, — в голосе его я услышала явно выраженную скуку, и очки блеснули равнодушно.
Конец! Сейчас меня вытурят! Вожделенная работа уплывала в туманную даль.
С перепугу я забыла, что приготовила на выбор два стихотворения Цветаевой и Ахматовой. То есть забыла, что учила вчера весь вечер. Из Цветаевой всплыли две строчки: «И стон стоит вдоль всей земли: «Мой милый, что тебе я сделала!»
Эти слова запали мне в душу накрепко, поскольку за последние две недели я повторяла их слишком часто. С Анной Андреевной
От полного отчаяния и безысходности я начала бормотать первое, что пришло в голову:
Грустно жить на этом свете, В нем отсутствует уют. Ветер воет на рассвете, Волки зайчика жуют. Плачет маленький теленок Под ножом у мясника, Рыбка бедная спросонок Лезет в сети рыбака. Бык ревет во мраке ночи, Ветер воет на трубе, Жук-буржуй и жук-рабочий Гибнут в классовой борьбе…Я понемногу начала входить во вкус, голос зазвенел.
— Это вы сами придумали? — спросил молодой человек и даже снял очки.
Теперь в глазах его блестел несомненный интерес.
— Что вы! — Мне было неудобно его разочаровывать: — Это Николай Олейников, из обереутов… А что, не подходит?
— Ну почему же, подходит. До вас все девушки Цветаеву читали — знаете, это «Мой милый, что тебе я сделала?..». Вот я и удивился. А теперь прочитайте эти стихи лично для меня, как будто хотите сделать мне что-то хорошее.
Вообще-то, это я хотела, чтобы он сделал мне кое-что хорошее, а именно: из всех ста пятидесяти кандидаток, присутствующих на кастинге, выбрал бы меня. Кастинг проводился для фильма о первой русской женщине-авиаторе, и режиссер, как мне объяснили, устал от засилья на экране одних и тех же опостылевших физиономий, и продюсеры разрешили ему искать героиню среди обычных женщин, даже необязательно актрис. И летать уметь необязательно, это-то для меня важно, потому что я не только летать, я на велосипеде-то кататься толком не умею, не говоря уж о вождении автомобиля. А в любовники героини возьмут, к примеру, Машкова, или Меньшикова, или Хабенского, тогда публика пойдет, просто валом повалит, и будут хорошие сборы. А если фильм будет иметь успех, то я прославлюсь и получу потом много ролей. Стану много сниматься, мои фотографии обойдут все журналы…
Перед глазами замелькали кадры: вот я в Московском доме кино на премьере, вот в сопровождении режиссера стою на знаменитой красной дорожке в Каннах, вот — полный триумф! — я на «Оскаре» в шикарном вечернем платье, и Николь Кидман и Пенелопа Крус провожают меня завистливыми взглядами… И где-то там, вдали, у плохо работающего телевизора сидят Альбина с Володькой и смотрят на меня — такую красивую, богатую, знаменитую и недоступную.
«Как же я была не права и несправедлива к бедной девочке!» — вздыхает Альбина и утирает глаза.
«Ты! — пылко восклицает Володька. — Ты виновата во всем! Ты разлучила нас, ты разрушила нашу любовь, ты за все в ответе!»
— Хм! — в мысли ворвалось деликатное покашливание молодого человека в очках. — Так как
— Простите! — Вечно меня заносит в самый неподходящий момент. Казалось бы, розовые очки, плотно сидящие на моем носу с самого детства, давно уже слетели под давлением обстоятельств. Так нет же, время от времени я превращаюсь в себя прежнюю и продолжаю мечтать. Во всем, что я представила сейчас так ясно, нет ни слова правды. Разве только слова Володьки, он в своих неблаговидных поступках обвиняет всех, кроме себя, это его кредо.
Мне же сейчас нужно срочно сосредоточиться и постараться произвести самое хорошее впечатление на своего собеседника. И я забормотала снова про рыбку, быка и теленка, а потом про блоху мадам Петрову, стараясь говорить как можно ласковее. Однако на нежное признание эти стихи ну никак не тянули, и молодой человек сердито блеснул очками.
Тихо прыгает букашка С беспредельной высоты. Расшибает лоб, бедняжка, Расшибешь его и ты! —вкрадчивым голосом пообещала я своему собеседнику. Получилось неубедительно.
— Ну ладно, — сказал он, — теперь прочитайте эти стихи как перед толпой, как будто с трибуны бросаете не слова, а камни.
Чувствовалось, что ему порядком надоела вся эта фауна, но он привык хорошо выполнять свою работу, оттого и не гонит меня прочь.
Все погибнет, все исчезнет! От бациллы до слона, И любовь твоя, и песни, И планета, и луна… —загробным голосом завыла я.
— Достаточно, — вежливо прервали меня, — вы свободны.
— А когда я узнаю о результатах? — Для того чтобы задать этот простой вопрос, понадобилось все мое мужество.
— Ну, из всего, что снято, сделают ролик на полминуты и покажут режиссеру. Сами понимаете, решать буду не я, — он снял очки и улыбнулся, отчего лицо показалось обыкновенным и даже приятным. К тому же я заметила, что он не так уж и молод, тридцать уж точно есть. М-да-а, работенка-то у него тоже не сахар, кандидаток почти двести штук, с каждой он возится не меньше получаса, а результат — полуминутный ролик. И так — двести раз.
— Работа есть работа, — он совершенно правильно прочитал мои мысли, — девушки еще ладно. А парни все Маяковского читают, стихи о советском паспорте, представляете? Как будто больше в школе ничего не проходили!
— Сочувствую вам, Гера. — Я прочитала на бейджике «Герман Прохоров» и что-то там еще насчет его должности. Да, собачья должность, что уж тут говорить!
Он снова улыбнулся, развел руками и постучал по своим часам. Все ясно, пора и честь знать.
Каждое утро рядом с набережной в городке Ринкон, как и в сотнях других прибрежных городов Испании, открывается рыбный рынок. На его прилавках грудами лежат креветки и рапаны, морские гребешки и лангусты, кишат свежие осьминоги, каракатицы и кальмары, только на рассвете выловленные загорелыми обветренными рыбаками. Все это изобилие шевелится и сверкает на солнце, переливается всеми цветами радуги и издает восхитительный, ни с чем не сравнимый запах моря, запах свежести и дальних странствий.