Черный кот. Три орудия смерти (сборник)
Шрифт:
– А тем временем, – решительно продолжал коммерсант, – поскольку это место не кажется мне таким уж приятным для пребывания, тебе придется переместиться в «Три павлина». Разумеется, если ты хочешь, чтобы я продолжал иметь с тобой дело.
– Не будь идиотом, Уиндраш, – резко заявил второй его спутник. – Я не верю, что ты мечтаешь остаться здесь на всю ночь.
– Но это именно то, чего я хочу, – ответил Уиндраш. – Я видел, как солнце садится в мой собственный водоем, и я хочу увидеть, как из него поднимется луна. Ты не можешь винить потенциального покупателя в том, что он желает
Бизнесмен уже отвернулся, и его темная коренастая фигура, в очертаниях спины которой читалось презрение, скрылась за раскидистой кроной упомянутого дерева.
Второй приятель, немного помедлив, принял к сведению безрассудную рассудительность последнего замечания и последовал примеру первого. Он прошел около шести ярдов и уже огибал дерево, как вдруг поведение поэта резко изменилось. Бросив трубку на землю, он догнал друзей, извинился и любезно раскланялся. Даже его манера держаться стала совершенно иной.
– Прошу прощения, господа, – царственно произнес он. – Я очень надеюсь, что вы еще ко мне зайдете. Боюсь, что напрочь забыл о гостеприимстве.
После этого он вернулся к дереву и снова уселся на берегу ручья, зачарованно глядя на заводи перед собой, которые в последней вспышке заката мерцали как озера крови.
Он и в самом деле не двигался еще много часов, наблюдая за тем, как багряные водовороты почернели от сгустившегося ночного мрака, а потом засеребрились от лунного света. Фигура Уиндраша напоминала отшельника-индуса, замершего в восторженном исступлении.
Но когда на следующее утро он наконец встал, то словно исполнился непривычной для него, а потому особенно удивительной практичности.
Он направился к агентам по земельным владениям и все им объяснил. На протяжении нескольких месяцев вел переговоры и в конце концов стал настоящим законным владельцем приблизительно двух акров земли вокруг своего любимого чудачества природы. После этого принялся обносить его оградой, действуя с почти математической непреклонностью и напоминая поселенца, заявляющего свои права на участок земли в пустыне.
Продолжение столь необычайной затеи оказалось тем более необычным, что было сравнительно обыденным. На этой земле он выстроил небольшой домик и занялся литературной деятельностью, что позволило ему превратить свое жилище во вполне приличное сельское имение. Со временем он закрепил свою респектабельность женитьбой, однако жена умерла, подарив ему одного ребенка, дочь.
Девочка провела вполне счастливое детство в этих сельских, но весьма комфортных условиях, а жизнь самого мистера Уолтера Уиндраша текла спокойно и безмятежно, пока в ней не приключилась самая большая трагедия.
Имя этой трагедии – Лондон. Город, неуклонно наступая, подобно морскому приливу преодолел холмы и пустоши, и вся остальная история Уиндраша или, во всяком случае, эта часть его истории неотделима от его активного противления столь неуместному потопу, а также связана с мерами защиты от его последствий.
Уиндраш поклялся всеми музами, что если уж этому омерзительному лабиринту уродства и вульгарности суждено окружить его священное дерево и укромный сад,
Хозяин возвел вокруг участка смехотворно высокую стену. Он разработал свод правил, которые неукоснительно соблюдал, впуская кого-нибудь на свою территорию. Ближе к концу этот ритуал начал граничить с болезненной подозрительностью.
Некоторые ни о чем не подозревающие гости вели себя так, словно его сад был обычным садом, более того, словно его дерево было обычным деревом. А поскольку он не уставал повторять, что эта его обитель является последним свободным клочком земли во всей Англии и последним прибежищем поэзии среди засилья прозы, постепенно у него выработалась привычка запирать дверь, ведущую в сад, и класть ключ себе в карман. Во всех остальных отношениях он демонстрировал человечность и оставался вполне гостеприимным хозяином.
Для своей дочери он всегда был любящим и заботливым отцом. Но он все больше рассматривал свой сад как место, священное для его собственного уединения, и долгими днями и ночами в этом странном дворике царили тишина. Ни один человек не ступал по траве этого сада, кроме одинокого хозяина, кружащего вокруг своего дерева.
Энид Уиндраш, очень привлекательная энергичная молодая женщина с яркой копной светлых волос, немного отстала от своей спутницы, быстрым шагом следовавшей по крутой улочке, и остановилась, чтобы что-то купить в небольшой кондитерской. Прямо перед ней виднелся белый изгиб дороги, поднимающейся по холму среди просторных лужаек пригородного парка. Над краем холма выглядывал узкий белый ободок того, что явно представляло собой гигантское белое облако, глядя на которое, действительно можно было поверить, что Земля круглая.
На этом фоне синего неба, белой дороги и белого ободка облака сейчас виднелось лишь два человеческих силуэта. Казалось, они совершенно ничем между собой не связаны. Более того, между ними и в самом деле не было ничего общего. Тем не менее, мгновение спустя девушка устремилась к ним. На открытом всем ветрам возвышении, прямо среди белого дня у нее на глазах разыгралось одно из самых необъяснимых нападений, описание которых можно найти в анналах преступлений.
Один из упомянутых мужчин был высоким и бородатым. Его довольно длинные волосы скрывала широкополая шляпа, а свободная одежда позволяла широко шагать по залитой солнцем улице. За мгновение до того, как он поднялся на вершину холма, мужчина обернулся и лениво окинул взглядом дорогу, по которой только что прошел.
Его спутник чинно вышагивал по тротуару, и все в нем выдавало еще более респектабельного и благопристойного гражданина. На его голове возвышался цилиндр, а сбитая, но неприметная фигура была облачена в темную одежду. Он шел торопливо, как будто куда-то спешил, сохраняя при этом полное спокойствие. В руке держал маленький черный саквояж. Мужчина вполне мог быть каким-нибудь клерком из Сити, который очень гордится своей пунктуальностью, но опасается, что немного опаздывает. Как бы то ни было, он смотрел прямо перед собой и, похоже, думал только о собственной цели.