Черный Красавчик
Шрифт:
– Раз уж они попали сюда, – вздохнул мистер Йорк, – придется им привыкать к мартингалу. Я сам его не люблю, и граф, наш хозяин, тоже не жалует, потому что разумно относится к лошадям. Но графиня, его жена… – последовала выразительная пауза конюха. – Понимаете, мистер Менли, она совсем другой человек. Для нее главное – вид с большим шиком. Попробуйте запрячь лошадь без мартингала, и она в экипаж не сядет. Я-то, конечно, все равно возражаю, но наша леди не из таких, с которыми спорить возможно.
– Жаль. Очень жаль, – нахмурился Джон. – Боюсь, мистер Йорк, мне уже пора в путь. Иначе опоздаю на поезд.
Он подошел к нам с
– Ну, храни вас Господь, – шепнул напоследок Джон.
Он повернулся и вышел. Больше мы не увиделись.
На следующее утро пришел граф У… Мной и Горчицей он остался очень доволен.
– Я возлагаю на этих двух лошадей большие надежды, – сказал он мистеру Йорку. – Мой друг Гордон дал им просто великолепные характеристики. Конечно, когда ставишь их в пару, сочетание мастей получается не очень хорошее. В Лондоне наша леди этого не потерпит. Но за городом мы их можем по-прежнему запрягать вместе. Гордон еще мне говорил, что Красавчик хорош для езды верхом. Надо его опробовать. Если мой друг прав, в Лондоне мы с хозяйкой будем брать его на прогулки верхом вместе с Бароном. Они по масти подходят.
Выслушав графа, мистер Йорк подробно передал слова Джона о мартингале.
– Хорошо, – кивнул головой хозяин. – Значит, тебе не следует слишком натягивать мартингал у новой кобылы. Пусть немного попользуется свободой. Думаю, ее светлость не будет против.
Во второй половине дня нас с Горчицей запрягли в экипаж. С третьим ударом часов мы подъехали к парадному графа У… Дом был просто великолепен. Он вчетверо превышал размером хозяйский дом в Бертуик-парке. Но если позволено лошадям иметь свое мнение об уюте человеческого жилища, скажу, что у сквайра Гордона все было гораздо естественнее и лучше. Может быть, конечно, я так говорю потому, что не привык к показной пышности, которой отличался дом графа. Двое слуг в серых ливреях, красных бриджах и белоснежных чулках замерли в напряженных позах у входа. Вскоре послышался шорох шелковой юбки, и новая наша хозяйка сошла вниз по широкой лестнице. Это была высокая женщина с гордой осанкой. Наш вид явно ее чем-то раздосадовал, но она, не сказав ни слова, вошла в экипаж. Не могу сказать, что мартингал меня слишком мучил. Я и без него держал всегда голову примерно в таком положении, и шея моя особенно не болела. Куда больше себя я тревожился за Горчицу, но и она держалась совершенно спокойно.
На другой день мы опять ровно в три стояли у парадных дверей. Лакеи в ливреях находились на прежних местах. А новое платье хозяйки шуршало точно так же, как и вчерашнее. Оглядев нас, она снова досадливо сморщилась.
– Йорк, – величественно проговорила она, – мне просто противно смотреть на это убожество. Подтяните-ка им мартингал.
Спустившись с козел, Йорк поклонился и очень вежливо возразил:
– Прошу прощения, миледи, но эти двое три года не ездили с мартингалом. Для безопасности их следует приучать постепенно. И его светлость, ваш муж, так и решил. Но, если вы очень настаиваете, я могу подтянуть мартингал на дырочку.
– Именно это мне и угодно, – жестко произнесла хозяйка.
Йорк подошел к нам и выполнил приказание. В тот день я впервые понял, что судьба каждого из нас порой зависит от самой малости. Мартингал затянули всего на одну дырочку, а от удовольствия, с которым я всегда служил в экипаже, разом ничего не осталось. Особенно остро я это почувствовал на крутом подъеме. Достаточно вытянуть в таких случаях голову, и с легкостью взбираешься в гору. На этот раз все было не так. Из-за проклятого мартингала тяжесть кареты во время подъема пришлась мне на спину и на ноги. Они заболели. Дышал я тоже с большим трудом.
– Теперь, наконец, ты сам понял, что такое служить с мартингалом, – проговорила мне с грустью Горчица, когда мы снова вернулись в конюшню. – Только учти: это еще ничего. Если ремень больше затягивать не будут, я лично даже скандалить не стану. Но, если это будет продолжаться, я за себя не ручаюсь.
В ближайшие дни Йорк по приказу хозяйки подтянул мартингал еще на две дырки, но неприятные ощущения от этого почти не усилились. Прошло еще несколько дней. Ремень больше не укорачивали. В конце концов успокоилась даже Горчица.
– Если так, – сказала она, – работать, конечно, тяжело, но можно вытерпеть.
Знали бы мы тогда, что наши мучения только начинаются!
Глава XXIII
Без единого друга
Как-то наша хозяйка сошла к экипажу позднее обычного. Шелковое ее платье шуршало на этот раз куда громче.
– Отвезите меня к герцогине Б… – приказала она мистеру Йорку. – У нее сегодня прием в саду.
Гордая леди уже хотела сесть в экипаж, но тут мы попали в ее поле зрения.
– Йорк! – свирепо воззрилась она на кучера. – Сколько вам раз повторять! Эти лошади выглядят просто неряшливо. Только не говорите мне, пожалуйста, снова, что они не приучены к мартингалу. Все это глупости и одно баловство. Надо немедленно подтянуть мартингал, как принято.
Йорк неохотно слез с козел и подошел ко мне. Конюх остановился возле Горчицы, чтобы ей придержать голову. Мою голову Йорк оттянул назад. Я волей-неволей был вынужден выгнуть шею вопросительным знаком. В это время мартингал затянули, и я почувствовал, что не могу даже пошевелить головой.
Справившись с этим, Йорк попытался затянуть мартингал и Горчице. Но она прекрасно знала, что ей грозит. Едва Йорк расстегнул ремешок, Горчица взвилась на дыбы. Кучер такого не предполагал. От неожиданности он замер. Горчица тут же ударила его по носу, и шляпа его свалилась на землю. Конюх, стоявший рядом, тоже едва устоял на ногах. Опомнившись, конюх и мистер Йорк попробовали схватить рассвирепевшую лошадь за голову. Горчица оказала им бешеное сопротивление. Вновь и вновь взвивалась она на дыбы и вскидывала задние ноги. Под конец ярость ее обрушилась на оглоблю. При этом, увы, пострадал и я. Горчица с силой ударила меня копытом в плечо. Неизвестно, что бы она еще выкинула, если бы Йорк, изловчившись, не сел ей на голову.
– Распрягайте Черного! – истошно закричал он. – Несите скорее ключ. Надо отвернуть дышло! А постромки перережьте ножом, чтобы с пряжками не возиться!
Один из ливрейных лакеев кинулся за ключом, другой откуда-то принес нож. Вскоре грум освободил меня от Горчицы, а заодно и от экипажа. Оставив меня, он снова бросился на помощь Йорку.
Происшествие очень меня взбудоражило. Нога, по которой пришелся удар Горчицы, болела. Кроме того, конюх забыл на мне мартингал, и я не мог выпрямить шею. Вот тогда-то мне первый раз в жизни и захотелось лягнуть со всей силы любого человека, который ко мне подойдет.