Черный квадрат
Шрифт:
Вслед за нами в номер вошел гарсон с тележкой, на которой стояли две бутылки «Синьяка», два бокала и огромное блюдо картофеля с гарниром из едоков. Мы выпили по бокалу, и моя очаровательница развязала мой галстух, сняла фрак, сорочку и протянула руки к... Брюки упали на пол. А мы упали на кровать. В глазах у нее метались бесенята. (Опять этот проклятый штамп!.. Ну, думай же, думай... В зрачках ее глаз могла бы раствориться вселенная... Лучше, но слишком красиво... Глазные яблоки
Гарнир из едоков подавился картофелем.
Колокола на Роттердамских соборах в окнах вжарили «Марсельезу».
Офорты Бердслея совершили коллективный оргазм.
Я собрался было последовать за ними, но моя обольстительница меня остановила:
– Не торопись, милый, у нас впереди вся ночь, которая продлится всю жизнь. А жить мы будем долго и счастливо...
– И кончим в один день? – вышел я на репризу.
– Ну зачем ты так, родненький?..
– Прости. – И я впервые за долгие годы покраснел от собственного похабства. Паскудная привычка все время острить. – Как тебя зовут? – прохрипел я.
– Ты что, милый?..
– Неужели Лолитой?!
– А как же иначе, милый?..
Я вскочил с кровати. Наконец-то. Она смотрела на меня утомившимися от бесконечного ожидания глазами. Я протянул к ней руки... И тут один из колоколов на одном из Роттердамских соборов звякнул. Я прислушался. Колокол звякнул еще раз... «Гу-уд ба-ай, ма-ай ла-ав, гу-уд ба-ай». Я пытался заткнуть уши, но вступили колокола остальных соборов. Ну что же вы со мной делаете?! Когда через много лет я наконец обрел ее, без которой все теряло смысл. Свою первую любовь.
– Первую? – донесся сквозь звон колоколов голос Хаванагилы.
– Первую, первую! Настоящая любовь – всегда первая. Даже если она и вторая.
– Ну-ну, – донеслась до меня усмешка Хаванагилы.
А колокола звенели все громче и громче. Гуд бай, май лав, гуд бай. Их звон взрывал мне голову, вдалбливая в нее всю безнадежность моей любви к моей Лолите. А вот хрен вам! Я расколю эти колокола к такой-то матери! С их погаными соборами! Долой опиум для народа! Весь мир насилья!..
И я бросился во все шесть окон сразу. Один из меня обернулся. Чтобы проститься с Лолитой. Она сидела за столом, на котором едоки доели картофель и теперь глохтали «Синьяк». Из-под свисавших волос Лолиты не было видно глаз, в которых еще недавно сияли все звезды мира...
Что-то теперь будут считать Ежик с Медведем, после того как Ежик выберется из тумана?..
Исчез Париж, исчезла рю де Сера, исчез отель «Барбизон». Как будто их никогда не существовало (а их никогда и не существовало). Где-то в нем Поль Гоген мацал таитянку, где-то обнаженная женщина возбуждала аппетит, где-то Тулуз Лотрек писал девок и лошадей, а в холле отеля на столике стояла одинокая рюмка абсента, перед которой в вечном ожидании застыла Лолита...
Но я вернусь к тебе, Россия... Падам, падам, падам, я мальчонкой пляшу по лугам, музыканты ушли, но звучит мотив, от него никуда не уйти...
Оказывается, это был не звон колоколов Роттердамских соборов, а гул моря, смешивающийся с моим ревом, ревом только что выплюнутого влагалищем матери младенца. Мама, дочка царя Миноса, только тихо охнула, а папа, священный бык Посейдона, гордо замычал. Да и было отчего ей тихо окать, а ему гордо мычать.
У меня была мощная бычья голова с не по-младенчески зрелыми рогами и крепкое человеческое тулово, а хвост от голода хлестал по моим бокам. Я припал к груди матери, прикусив сосок. Она вскрикнула от боли и счастья одновременно. Я пил материнское молоко и чувствовал, как наливается силой мое тело. Как взбухают бицепсы, как прут в сторону грудные мышцы, как покрываются они густым курчавым волосом, как каменеют бедра, как вытягиваются тугие икры и как растет мое Бычье. Мое Бычье, Бычье производителя. Который должен пропустить через себя сотни, тысячи телок. Но моя человеческая сущность жаждала только Лолиты, требовала ее губ, глаз, волос, ее тела, которого я так и не познал.
(Как вы понимаете, эта новелла будет о борьбе в Минотавре, в одной из сущностей Михаила Липскерова, автора этого бредового текста, человеческой и звериной сущностей. Как закручено, как заворочено... Посмотрим, что получится.)
Я bicho, бык, предназначенный для корриды, хожу по густой траве в одной из ganaderнa Андалусии среди простых buro2. Завтра Хаванагила и другие перевезут меня
Я espada Мигель Липскеровес, потомственный torero, предназначенный для корриды, иду по авенида Arepera в сторону кафе «Los bacante», чтобы заказать столик на двоих. Столик на двоих после завтрашнего боя. Если estoque достигнет цели и bicho умрет. И я подарю Лолите его ухо вместе с предложением руки и сердца.
Я Минотавр. Завтра мне предстоит убить самого себя и каким-то образом выжить и сойтись наконец с Лолитой. Мы с ней построим небольшой домик в предместье Севильи, будем пить легкое вино, а потом выходить на балкон, слушать, как ночной зефир струит эфир, и как шумит, гудит Гвадалквивир. Внизу будут прогуливаться muchachos со своими доннами. Разодетые caballeros будут вести с ними легкий светский разговор о том и о СЕМ. Muchachos будут притворно смущаться, закрывая щечки и глазки веером, а их донны будут притворно сердиться и вздыхать, вспоминая, как все это было у них каких-нибудь тридцать–сорок лет назад. На площади Alegrona будут затеваться легкие стычки, сверкать шпаги. Возможно, даже прольется кровь, но это так. Понты. Кровь всерьез из-за любви уже давно не льется. И в притоне «Три сушеных дрозда» негр-слуга давно не стирает с пола кровь. Вымерли как класс Дульсинея Тобосская и Дон Кихот, и только у Бизе и Карлоса Сауры остались Кармен и Хосе. И только фламенко хранит память о беспредельной и смертельной любви al Iberia. У любви, как у пташки, крылья, ее не так легко удержать. Вот только что сердце сваливалось в желудок, отчего сразу же начинался понос, а вот его уже как бы и нет. Вот только что сердце – ОГНЕДЫШАЩИЙ вулкан, а через мгновенье – простой механизм для прокачки эритроцитов, тромбоцитов и лейкоцитов. Вот только что сердце пик-пик-пик, а через минуту без видимых причин сердце бьется ровно, в руке не дрогнет пистолет. Выстрелит в спину сопернику не столько из-за любви, сколько из-за приданого.
Ну да я не о том. Главное – победить в завтрашнем бою.
Измотать bicho banderilleros, дать порезвиться picadorеs, abanicar muleta, сорвать аплодисменты, поймать зубами брошенную Лолитой розу, дождаться времени, когда у bicho задрожат колени, а потом нанести в бугрящийся загривок estocada. И пойти с Лолитой в кафе «Los bacante». А потом...
Дождаться, пока torero поверит, что я устал, поверит, что он уже достаточно измотал меня игрой с muleta, пустить длинную слюну, слегка подрожать коленями, а когда он поднимет estoque, поднырнуть под нее и вонзить... а впрочем, об этом я уже говорил. И тогда пойти к Лолите, которую я amar de бычьим corazon. Мой pene вырастет до небес, и мы hacer el amor. И будет Великое Сopula... Или – Великое Асcesion?.. Как у животного? Или как у человека?..
Вообще женщины меня влекут. И я – их. Не знаю, кто кого больше. Их прельщает мой тяжелый звериный запах, человеческая ласка в бычьих глазах и бычья сила в человеческих руках. Такую же силу они предполагают в моем pene. И их это возбуждает. Им хочется увидеть его сразу, целиком. Чтобы проиграть в своих головках будущие ощущения, репетнуть нарастание вздохов, переходящих в крики и завершающий вопль с последующими затухающими вздохами. И со сладким страхом услышать мой торжествующий рев. Я это знаю. Однажды я попал на тусовку, которую замутил Вакх, где было много вина и много женщин. Подозреваю, что женщины не аристократических родов, но ремеслом своим владели искусно. В Лабиринте мне такие не попадались. Да и не могли попасться. Первое accesion в жизни сковывает женщину, а когда она еще и знает, что оно не только первое, но и последнее, то тут ей уж не до спектакля. Десяток невинных chicas не заменят одну профеcсиональную bagasa. Так что правда искусства эротичнее правды жизни (тоже мне сделал открытие). За одним-единственным исключением: если chica amаre Minotavre и Minotavre amаre chica. Так что после безумных семяизвержений в многочисленных alegrona хочется поцеловать СВОЮ chica в лоб, посмотреть на нее эксклюзивным взглядом, от которого в ней проснется женщина, а потом – едина плоть есть. Лолита, Лолита, Лолита...