Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945
Шрифт:
– Чего говорить об этом? Я уверена, что вы правы. Это лучший способ поведения. Во всяком случае, вы мне нравитесь, – прошептала она мне в ухо. – Не буду спрашивать, нравлюсь ли я вам. Вы меня выбрали. Надеюсь, не просто от скуки.
Я не ответил. Как бы то ни было, музыка прекратила играть, и мы вернулись на свои места.
После танца мы долго сидели рядом и непринужденно болтали о разном.
Около полуночи она посмотрела на часы и предложила:
– Не пойти ли нам к тебе? Мне надоела эта музыка, болтовня
Улыбнувшись, я согласился.
Мы поднялись, и я вдруг почувствовал себя ребенком, которого ведут за руку. И все же я проехал несколько сотен километров просто для того, чтобы продемонстрировать свою мужскую состоятельность.
Перед тем как подняться на второй этаж здания, предназначенный для этой цели, я кое-что вспомнил.
– Кажется, нам нужно сначала проштамповать наши карты. Так написано на памятке, которую мне вручили.
Теперь настала очередь Лизалотты покраснеть.
Выполнив эту необходимую формальность, похожую на некий брак-экспресс, – мы пошли в мою комнату.
Когда мы взбирались по лестнице, я вдруг вспомнил о Бригитте. Но вслед за этим пришло убеждение, что я прибыл в горы Ротхаргебирге не для забавы, но для служения своей стране.
Как только мы вошли в комнату, Лотта небрежно сбросила жакет и села на кровать, скрестив ноги.
– Вот и я, герр Петер Нойман. Машина для производства детей в вашем распоряжении. – Ее смех прозвучал фальшиво. – Ты не думаешь о том, как ужасен бизнес по продаже женского тела в качестве инструмента деторождения?
Я сел рядом.
– Успокойся, Лизалотта. Ты не торгуешь телом. Ты предоставляешь его Германии, а это уже другой вопрос.
Я погладил ее по голове. Потом моя рука скользнула к ее плечам, перебирая локоны густых светлых волос, и переместилась далее по телу.
Она отдавалась мне с какой-то отчаянной решимостью. Но у меня не было чувства, что она принадлежит мне полностью и без остатка. Лотта не отводила от меня взгляда, в выражении ее лица запечатлелся вызов. Только по истечении некоторого времени, когда уже невозможно было сдерживаться, она действительно позволила себе предаться естественному влечению.
Позднее, когда она прижалась ко мне, я поместил ее голову в изгиб своей руки.
– Петер, как ты думаешь, если у нас будет сын, он будет похож на нас?
– Сын или дочь, Лотта. Мне хотелось бы, чтобы у нее были твои глаза, ротик, волосы… Ну, и что-то от меня. Чтобы ты всегда помнила своего Петера.
– Как все это смешно. Мы сблизились всего на один раз. Затем акт совершился, и ты уходишь. Я же больше никогда не увижу тебя снова.
– Почему, милая, ты говоришь «никогда»? Жизнь полна сюрпризов.
Не открывая глаз, она провела рукой по моему лицу, словно лицу слепого.
– Скажи, Петер, ты обручен? У тебя есть девушка? Ты расскажешь ей об этом?
– Давай говорить о чем-нибудь другом, Лотта.
Она прижалась ко мне теснее и издала мяукающий звук, как кошка.
– Добровольно – да, если тебе угодно так выразиться. В большинстве своем мы из БДМ, где применяются разные способы давления, чтобы уговорить нас, упирая все время на патриотизм, конечно. Во всяком случае, тебе грозит масса неприятностей, если откажешься, бесконечная нервотрепка.
Она чуть отодвинулась.
– Не заставляй меня углубляться в это, Петер! Это так глупо, в этом нет смысла. Во всяком случае, я действительно не могу с уверенностью сказать, как получилось, что я оказалась здесь. Думаю, мне стало все ясно только тогда, когда я приехала в Шмалленог. Но было уже поздно.
Она поцеловала меня, и я снова ее обнял.
В последующие несколько дней мы жили как настоящие муж и жена.
Когда пришло это ощущение, мы стали обедать в одной из небольших гостиниц в долине или на природе, в чаще леса. Мы обследовали соседнюю местность от Виллингена до берегов Рура или Эдера.
Повсюду в горах Ротхаргебирге располагаются маленькие деревушки с домами, выкрашенными в разные цвета, с растущими на стенах цветами, с крышами, покрытыми красной черепицей, которая сверкает полировкой. В Альтенхундене, Бад-Берлебурге, Винтерберге и Эрндтенбрюкке находятся другие питомники Лебенсборна. Здесь и там можно видеть высокие, побеленные здания в стиле модерн, госпиталь или дом материнства. Можно встретить недавно построенные обычные дома для проживания матерей и детей, где они остаются несколько месяцев и даже лет после рождения, в зависимости от обстоятельств.
Оплачивает проживание Третий рейх.
Лизалотта выглядела несколько подавленной, когда мы проходили мимо этих высоких домов, похожих на бараки. Она, несомненно, думала о том времени, когда ей придется жить в одной из этих каменных клеток со своим ребенком – с нашим ребенком.
Однажды в полдень, когда мы лежали на весенней травке, глядя в небо и наблюдая облака причудливых форм, она вдруг попросила меня показать карту, которую мне выдали по прибытии в Шмалленог (Шмалленберг. – Ред.).
В карте было записано среди прочих вещей, что, став партнерами, мы не можем менять своего решения. На карте, помеченной словом «Мужчина», констатировалось, что в самых исключительных обстоятельствах нас могут попросить перебраться в другие питомники.
Лотта читала это, надув губы.
– Итак, если тебя попросят, тебе придется уйти и спать с другой девушкой? Боже, как отвратительны эти люди!
Я улыбнулся:
– Не беспокойся, глупышка! Пока вопрос об этом не стоит. И не забывай, что у нас, к сожалению, осталось всего два дня для совместного проживания.