Чёрный Мустанг
Шрифт:
— Вы железнодорожные рабочие? — спросил он, кивнув головой в ответ на приветствие вошедших.
— Нет, сэр, — возразил светловолосый. — У нас нет намерений отбивать заработок у сидящих тут джентльменов. Мы охотники, нам хотелось бы просохнуть. Нас прислал к вам инженер.
— У вас есть чем заплатить? — поинтересовался бармен, окидывая взглядом высокие фигуры прибывших.
— Конечно.
— В таком случае вы получите всё, что захотите, в том числе и отдельную постель — там, за ящиками и бочками. Садитесь за этот стол поближе к
— Ладно! Значит, вы относите нас к менее уважаемым джентльменам. Ну да ничего страшного. Принесите нам стаканы, кипяток, сахар и ром! Нам хотелось бы согреться также и изнутри.
Они сели за указанный стол, который стоял так близко от огня, что их мокрая одежда должна была действительно быстро высохнуть, получили то, что просили, и приготовили себе грог. Белые рабочие, услышав, что эти двое не представляют для них конкуренции, чего они опасались, успокоились и возобновили прерванный разговор.
За столом, предназначенным «для администрации и наиболее уважаемых джентльменов», в одиночестве сидел человек — молодой, не старше тридцати лет, одетый, как белый охотник. Но судя по цвету его кожи и чертам лица, он был метисом, одним из тех полукровок, которые от своих разных по цвету кожи родителей прекрасно наследуют физические черты, но осознание того, что они в полной мере не принадлежат ни к миру белых, ни к миру краснокожих, приводит у них к развитию отрицательных моральных качеств. Он был крепкого телосложения, ловкий, как пантера, и, судя по всему, далеко не глупый. Его тёмные прищуренные глаза смотрели из-под ресниц так же внимательно, как у рыси, подстерегающей добычу.
Казалось, что его совершенно не заинтересовали только что пришедшие люди, но украдкой он то и дело поглядывал на них и незаметно наклонял в их сторону голову, чтобы лучше услышать то, о чём они говорили. У него были, видимо, какие-то свои причины, чтобы разузнать, что привело этих двоих в здешние края и захотят ли они тут остаться или нет. К своему сожалению, он не понимал в разговоре ни слова, несмотря на то, что говорили они довольно громко, но беседа велась на языке, которого он не знал.
А они, наполнив стаканы, чокнулись и осушили их до дна. Темноволосый поставил свой стакан перед собой и сказал:
— Итак, за наше здоровье мы выпили, а теперь к делу. Вы, значит, оружейный мастер, как и ваш отец. Так что вполне возможно, что мы действительно являемся родственниками, и всё же, честно говоря, я ещё не знаю, должен ли я относиться к вам, как родственник.
— А почему же вы не должны относиться ко мне именно так?
— Из-за наследства.
— Как это?
— Меня обманули в деле о наследстве.
— Меня тоже.
— Ах, в самом деле? Так и вы ничего не получили?
— Ни пфеннига.
— Однако тем наследникам, в стране, выплатили огромную сумму.
— Да, но только наследникам Тимпе в Плауэне, а не мне, несмотря на то, что я точно такой же Тимпе, как и они.
— Позвольте мне ещё раз удостовериться в правдивости ваших слов. Как полностью звучит ваше имя?
— Казимир Обадья Тимпе.
— А имя вашего отца?
— Рехабеам Захариас Тимпе.
— Сколько братьев было у вашего отца?
— Пятеро. Трое младших эмигрировали в Америку. Они надеялись, что быстро разбогатеют, поскольку там требовалось много оружия. Все братья были оружейными мастерами.
— Как звали второго брата, того, который остался в Плауэне?
— Иоханнес Даниэль. Он умер и оставил двоих сыновей — Петруса Миха и Маркуса Абсалома, которые и унаследовали эти сто тысяч талеров, им прислали их из города Файетте в Алабаме.
— Сходится, сходится во всём. Ваше знание обо всех подробностях и лицах доказывает, что вы действительно являетесь моим кузеном.
— О, я могу доказать это ещё лучше. Свои бумаги и документы я храню как святыню; я ношу их на сердце и могу их вам сейчас…
— Сейчас не надо, быть может, позже, — прервал его собеседник на полуслове. — Я вам верю. Значит, вы должны знать также и то, почему все пятеро братьев и их сыновья, все как один, носят такие библейские имена?
— Да. Был такой древний семейный обычай, от которого никто никогда не отступал.
— Сходится! И этот обычай можно было сохранить и дальше даже здесь, в Штатах, потому что американцы любят такие имена. Мой отец был третьим по старшинству братом, его звали Давид Маккабеус, и он остался в Нью-Йорке. Меня зовут Хазаэль Бениамин. Двое самых младших братьев пошли дальше в глубь страны и поселились в Файетте, в штате Алабама. Самого младшего звали Иосиф Хабакук, он умер бездетным и оставил огромное наследство. Четвёртый брат, Тобиас Холофернес, умер в том же городе, а его единственный сын Нахум Самуэль — как раз тот самый прохвост.
— Как это?
— Не понимаете? У меня также не было об этом ни малейшего понятия. Мой отец поначалу переписывался с обоими братьями, но со временем обмен письмами прекратился, и, в Я конце концов, они попросту забыли друг о друге. Расстояния в Штатах такие огромные, что даже братья со временем пропадают из поля зрения. После смерти отца я продолжил его дело. По-разному это бывало. Достаточно, что зарабатывал я немного больше, чем требуется для жизни. И вот тогда-то я и встретился в Хобокене с одним немцем, выходцем из Плауэна. Он расспрашивал меня, конечно, о моих тамошних родственниках, а я, к своему изумлению, узнал от него, что они унаследовали от своего дяди Хабакука из Файетте сто тысяч талеров наличными. А я не получил ничего! Я думал, что меня удар хватит! Поскольку я тоже имел право потребовать свою часть, то я и написал с десяток, а то и больше писем в Файетте, однако не получил никакого ответа. Тогда я, не долго думая, продал своё дело и отправился в путь.