Черный Отряд (Десять поверженных)
Шрифт:
Возможно, крайняя усталость повлияла на мое сознание, потому что на несколько секунд мне почудилось, будто я вижу картину будущего, вижу, как триумф Госпожи верткой змеей оборачивается назад и во время следующего прохождения кометы порождает ее гибель. Я увидел истинную Белую Розу, шагающую к Башне со своим флагом, увидел ее и ее защитников столь же ясно, как если бы сам находился в тот день рядом с ней…
Я пошатнулся в седле, потрясенный и охваченный ужасом. Потому что если это видение истинно, то я буду там. И если оно
Я погнал лошадей к лагерю. К тому времени, когда меня окликнул часовой, я накопил достаточно цинизма, чтобы позабыть о видении. Просто я пережил слишком много всего за один день. Личности вроде меня не становятся пророками. Особенно пророками своих противников.
Первым увиденным знакомым лицом оказалась физиономия Ильмо.
– Господи, ну и вид у тебя! – поразился он. – Ты не ранен?
Я смог лишь покачать головой. Он стащил меня с лошади, куда-то уложил, и это последнее, что я помню о нескольких следующих часах. Кроме того, что сны мои оказались столь же бессвязными и затерянными во времени, как и мои видения, и все они мне совершенно не понравились. К тому же я не мог из них сбежать.
Впрочем, разум человека умеет сопротивляться, и я ухитрился позабыть свои сны через несколько секунд после пробуждения.
Глава седьмая
Роза
Бурный спор с Капитаном затянулся на два часа. Он был непоколебим и не воспринимал мои аргументы, как юридические, так и моральные. Со временем к нам присоединились другие братья, заходившие к Капитану по делу, и к тому времени, когда я окончательно потерял терпение, наш спор слушало почти все командование Отряда: Лейтенант, Гоблин, Ильмо, Леденец и несколько новых офицеров, завербовавшихся уже в Чарах. Поддержку, правда скромную, я получил с весьма неожиданной стороны. Ко мне сначала присоединился Молчун, а следом за ним и два новых офицера.
Кончилось все тем, что я раздраженно вышел. За мной последовали Молчун и Гоблин. Ярость моя все нарастала, но реакция братьев меня не удивила. Теперь, после поражения мятежников, мало что могло подтолкнуть Отряд к отступничеству. Теперь они довольны собой, словно свинья, стоящая по колено в корыте со жратвой, и размышления о том, что правильно, а что нет, кажутся им обыкновенной глупостью. Да и вообще, кого это обычно волнует?
Спор состоялся на следующий день после битвы. Было еще довольно рано, я плохо выспался, но меня переполняла нервная энергия. Я быстрыми шагами мерил лагерь, стремясь выплеснуть ее в ходьбе.
Гоблин выждал, пока я немного успокоюсь, и преградил мне путь. Неподалеку, поглядывая на нас, стоял Молчун.
– Мы можем поговорить? – спросил Гоблин.
– Я уже все сказал. Никто не захотел слушать.
– Ты говорил слишком логично. Иди сюда, давай присядем.
Он подвел меня к куче всяческого барахла неподалеку от костра. Кто-то из наших готовил еду, кто-то играл в тонк. Обычная лагерная жизнь. На меня украдкой поглядывали и пожимали плечами. Все выглядели встревоженными, словно опасались за здравость моего рассудка.
Полагаю, если бы год назад кто-либо из них поступил так же, как я, то и я испытывал бы такое же чувство – искреннее смущение и участие, вызванное заботой о товарище.
Их твердолобость раздражала меня, но я не мог копить в себе это раздражение, потому что, послав ко мне Гоблина, товарищи доказали, что хотят меня понять.
Сидящие рядом картежники лениво шлепали картами. Поначалу они сидели тихие и угрюмые, но оживились, начав обмениваться слухами о прошедшей битве.
– Так что вчера произошло, Костоправ? – спросил Гоблин.
– Я уже рассказывал.
– Может, расскажешь еще раз? – мягко попросил он. – Чуточку подробнее.
Я знал, что он задумал – подвергнуть меня легкой ментальной терапии, основываясь на предположении, что длительное пребывание вблизи Госпожи сказалось на моем рассудке. Он был прав. Сказалось. Но заодно оно открыло мне глаза, и я постарался дать ему это понять, заново вспоминая тот день и прибегнув к умению выражать свои мысли, которое развилось у меня после долгой работы с Анналами, надеясь убедить Гоблина в том, что моя позиция была рациональна и моральна, а позиция всех остальных – нет.
– А ты видел, что он сделал, когда один из тех парней в Весле попытался зайти Капитану со спины? – спросил один из картежников. Они болтали о Вороне. Я как-то совсем про него позабыл. Я насторожил уши и выслушал несколько историй о его безумном героизме. Послушать их, так Ворон минимум по разу спасал жизнь каждому из нас.
– А где он сейчас? – спросил кто-то.
Многие покачали головами. Кто-то предположил:
– Погиб, наверное. Капитан выслал похоронную команду собрать наших мертвецов. Наверное, завтра увидим, как его хоронят.
– А что с его девчонкой?
– Найди Ворона, найдешь и ее, – фыркнул Ильмо.
– Кстати о девчонке. Видели, что случилось, когда они попытались накрыть второй взвод каким-то оглушающим заклинанием? Жуткое было зрелище. А девчонке словно пофиг. Все вокруг нее валятся как бревна, а она только удивленно глазенками хлопает да трясет Ворона за плечо. Тот встал, очнулся и отошел в сторонку. Так она весь взвод перетрясла да разбудила. Словно ее магия не берет.
– Может, потому что она глухая? – предположил кто-то. – Вот она магию и не услышала.
– Поди теперь узнай, так оно или нет. Жалко, что она тоже не убереглась. Я уж привык, что она у всех под ногами вертится.
– Да и Ворона тоже жалко. Кто теперь не позволит Одноглазому мухлевать?
Картежники рассмеялись. Я посмотрел на Молчуна, который прислушивался к моему разговору с Гоблином. Я покачал головой, Молчун удивленно приподнял бровь. «Они не мертвы», – сообщил я ему на пальцах, словно разговаривал с Душечкой. Он тоже ее любил.
Молчун встал, зашел Гоблину за спину и приглашающе дернул головой. Ему хотелось поговорить со мной наедине. Я отделался от Гоблина и пошел следом за Молчуном.