Черный передел
Шрифт:
В комнате было жарко. Потемкин повесил кафтан на крючок у двери, помог своей гостье снять казакин. Оцепенение царского чертога, которое владело ими до сих пор, рухнуло. Жадно, нетерпеливо, безотрывно стали они целоваться. Вновь ощутила Аржанова вкус его губ – терпкий, как вино.
Вдруг светлейший слегка отстранился, посмотрел на нее загадочно и спросил, какой сегодня день недели. «Суббота», – рассеянно ответила она, погруженная в собственные воспоминания.
– Значит, банька по-черному, – сказал князь. – Попаримся на славу. Уж не обессудьте, Анастасия Петровна, но венички-то у меня березовые, жесткие, кожу дерут как следует…
Красно-белую громаду Аничкова дворца Анастасия никак не могла соединить с русской баней – строением незамысловатым, приземистым, бревенчатым, – и этому предложению удивилась. Тогда Потемкин подвел ее к окну и показал на узкую дорожку, ведущую в сад в сторону реки. За деревьями и впрямь виднелась банька, из трубы над ее дощатой крышей валил дым. Все очень напоминало на родную усадьбу, но там она парилась в бане только с мужем, потом – в одиночестве и лишь иногда с горничной Глафирой. Вспомнив про то, Аржанова поначалу воспротивилась его уговорам: нет у нее здесь сменного белья, полотенец, мыла, а березовыми вениками она и вовсе не пользуется.
Светлейший догадывался, что смущает красавицу.
Во время путешествия в Вену она его забыла. Любовь, конечно, жила в ее преданном сердце, однако чувственные, сугубо телесные ощущения притупились. А его власть над госпожой подполковницей – он был глубоко убежден – именно в том и состояла. Он один умел ласкать ее так, как она того хотела. Не сразу князь постиг тайну Анастасии, но когда это случилось, минуты их близости сделались совершенно восхитительными. Они оба поровну пили из сладчайшей чаши, и теперь Потемкин желал, чтобы любовный напиток вновь опьянил ее с прежней силой.
Сумерки окутывали сад, когда он вывел Аржанову из дома, накинув ей на плечи просторную овчинную доху. Один лакей шел впереди и нес смоляной факел, освещая им дорогу. Второй лакей держал в руках корзину с принадлежностями: полотенца, простыни, льняное белье, коробочки с разноцветным мылом, веники, жбан с квасом, хвойная настойка, которую следовало вылить в парной на раскаленные камни для запаха. Анастасия медленно ступала по накатанной, почти ледяной дорожке и думала о том, как светлейший будет ее раздевать.
Он делал это отлично, зная наизусть особенности женского наряда. Корсаж, затянутый шнурком, имел внизу, на соединении с юбкой, потайной узел, и если правильно дернуть за него, то створки изделия, снабженного для жесткости полосками из китового уса, постепенно открывались, напоминая собою морскую раковину. После того тонкая батистовая рубашка служила лишь условной преградой. Подобно легкому облачку она окутывала прелестные формы, придавая им вид весьма соблазнительный.
Узкий предбанник освещал один фонарь. Поставив корзину на пол, лакей ушел. Потемкин нашел потайной узел на корсаже Анастасии. Сильный рывок вниз и направо ослабил шнуровку. Не торопясь, светлейший стал выдергивать шнур из отверстий, освобождая ей плечи, и вскоре выпустил на волю две чудесные райские птицы, чьи темно-розовые клювы смутно вырисовывались в полумраке. Он не удержался и поцеловал их, языком дотронувшись до припухлых окружий, цвет которых был нежнее.
Анастасия инстинктивно отступила назад и скрестила руки, чтобы прикрыть груди и ту прерывистую белую линию, что пролегала по ложбинке между двумя холмиками. Этот след от удара кривого турецкого кинжала «бебута» лучше чего-либо другого напоминал ей о поездке в Крым. Казы-Гирей, двоюродный брат хана и резидент османской разведки – «МУХАБАРАТА» – на полуострове, пытал ее в караван-сарае у деревни Джанчи, но не добился от русской путешественницы ни слова.
Потемкин знал про шрам.
Как боевой знак, свидетельствующий о железной воле, стойкости и отваге «ФЛОРЫ», он восхищал светлейшего. Но не только. Наделенный пылким воображением князь представлял себе явственно картину пытки. Почему-то она волновала его, усиливая вожделение. Он сострадал своей прекрасной любовнице, словно собственной кожей ощущая прикосновение холодного кинжала и резкую боль, какая приходила вслед за ударом.
Потемкин осторожно развел руки Анастасии в стороны, наклонился и прикоснулся губами к верхнему краю красноватой отметины. Аржанова вздрогнула. Не отрывая губ от шрама, светлейший спускался все ниже, встал на колени перед ней и продолжил свои ласки, удерживая молодую женщину за бедра.
– Не надо, – вдруг попросила она.
– Ты не хочешь меня? – совершенно искренне удивился он.
Анастасия сделала над собой усилие:
– Всегда к вашим услугам…
Но многоопытный Григорий Александрович уже насторожился. Поднявшись с колен, он посмотрел ей в лицо так пристально, что Аржанова не выдержала и отвернулась. Пауза продлилась долго. Он чувствовал, что сейчас спешить не надо. Пусть курская дворянка сама сделает последний шаг к близости. Он должен увидеть томный блеск в ее глазах, ощутить, как жар охватывает стройный гибкий стан, как наливаются тяжестью груди, как твердеют, все больше выступая, небольшие острые соски.
Раньше ему легко удавалось доводить Анастасию до такого состояния. Словно воск, таяла она в его руках и откликалась на каждое прикосновение. Он знал, что не расчетливая похоть кокетки, умело добивающейся своей цели, руководит ею, а безоглядная страсть женщины, действительно в него влюбленной. В те дни чувства полностью управляли ее разумом, и в этом заключалась огромная победа светлейшего князя.
Разве Аржанова не ждала свидания с возлюбленным?
Конечно, ждала. Только внезапно почудилось ей, будто она на краю обрыва над темной и бурной рекой. Можно очертя голову броситься вниз и забыть обо всем на свете. Наверное, еще полгода назад она так бы и поступила. Но нынче черная вода ее не манит. Что-то изменилось, и ей хочется подольше задержаться здесь, на земле, вглядываясь в блики света, играющие на волнах.
Между прочим, они сами этого хотели.
Приняв Анастасию в секретную канцелярию Ее Величества после возвращения из Крыма, они говорили ей, что она лишь в начале длинного пути, что каждое следующее поручение потребует от нее новых сил и способностей, но даст также и драгоценный опыт, знания. Ей придется без конца учиться, и учителями ее будут разные люди.
Хотела она признавать тот факт или нет, однако Рудольф, Антон и Эльжбета, безукоризненно исполнив свои роли, преподали Аржановой ценный урок. Правда, иногда ей казалось, будто они действуют с чрезмерным прагматизмом и даже бравируют этим. Потому сперва Анастасии не очень нравилась их наука.
В воинской части мужа она наблюдала совсем другие отношения: «Офицеры одного полка – одна семья». Тесное полковое товарищество скрепляло воинский дух, взаимовыручку, стойкость людей в битвах и походах. Оказалось, секретная канцелярия Ее Величества – не Ширванский пехотный полк, хотя текст присяги – тот же. Здесь каждый сам за себя. Постепенно она поняла – так лучше, так проще. Не открытые чувства, не голос сердца, но сухие доводы рассудка и поступки, выверенные с математической точностью, являются главными на этой службе. Похоже, и ей пора отделить личные переживания от требований, изложенных в закрытых ведомственных инструкциях…