Черный потоп
Шрифт:
— Ты просил помощь? Я дал ее тебе. И что? — Голос, в котором слышались сила и холодная нечеловеческая жестокость, гремел под сводами пещеры, затерянной в отрогах хребта Сафедкох. — Что ты сделал с той силой, которую я дал тебе? Где мой слуга, которого я доверил тебе?
— Прости, о великий дэв, — человек с густой черной бородой, которую уже тронула седина, склонился в глубоком поклоне, — но кто мог предположить, что гяуры приведут этих проклятых мюридов, чума на их головы?..
— Кто мог предположить? Любой, кто знает, что эти убийцы, которых ты, червяк, называешь мюридами, существуют! Для чего дан тебе разум — величайший дар Аллаха?
— О великий, — человек снова склонился перед сгустком тьмы, в котором он вот уже который раз тщетно пытался разглядеть очертания своего собеседника, — но обычно федеральные собаки боятся сделать что-либо без санкции с самого верха. И вдруг…
— А кто обещал, что твои люди в правительстве не допустят вмешательства убийц, не дадут им устроить на нас охоту? Моя дочь не успела набрать достаточно сил, не успела окрепнуть, когда твой человек, — голос приобрел презрительную окраску, — твой жалкий человечишка потащил ее в бой! Зачем, ради Аллаха, создавшего нас и вас?! И их… ее встречают двое убийц! Двое, один из которых уже дважды уходил живым от посланных за его головой! А второго он воспитал, если только это вообще не его сын! — Голос сорвался на визг и захлебнулся…
— О великий… — начал было человек, но голос из тьмы прервал его.
— Ты сгубил мою дочь, ты обманул меня, ты клялся, что осталось совсем немного и мы победим. — Сгусток тьмы качнулся и начал приобретать очертания странной многорукой фигуры. — Ты мне больше не нужен. Кара за ложь — смерть!
Во тьме зажглись два кроваво-красных глаза, и человек дико закричал. Правда, кричал он недолго…
…Отец Деметрий… Я уже и не вспоминал о том пожилом монахе, который больше четырех лет тому назад подобрал в электричке одинокого озлобленного мальчишку и привел его туда, где из него вырастили охотника. А он знал обо мне, следил за каждым моим шагом, волновался и переживал, когда узнавал о моих промахах или неудачах, гордился, когда слышал в мой адрес похвалу. И всегда, каждую минуту, каждую секунду ждал, что однажды судьба снова сведет нас вместе…
— …Так вот, Саша, — отец Деметрий взял чашку и вкусно отхлебнул, — мне до сей поры видеться с тобой не дозволялось. Спросишь почему? Отвечу: дабы не сбивать тебя с пути, дабы не отвлекать от того, чему тебя другие наставники обучают. А ты — ты не сердись на опытных и мудрых. Они-то уж точно знают: что кому когда потребно…
Мы сидим за столом в моей квартирке и пьем удивительный чай, который отец Деметрий лично приготовил из каких-то ему одному ведомых трав, почек, кореньев, сухих и свежих ягод и еще чего-то, чему, кажется, и название-то не вдруг подберешь. Вауыгрр расслабленно валяется на полу, уже не обращая никакого внимания на замечательную мозговую кость с остатками мяса, что лежит в его миске. Это тоже подарок отца Деметрия. Он как-то сразу, очень легко воспринял, что меня теперь двое. И что мы с моим серым братом можем общаться легче и быстрее, чем обычные люди — друг с другом. Просто, когда я ему все выложил на первой исповеди, кивнул и с этого момента стал относиться к Вауыгрру как к части меня самого. Так что теперь, приходя к нам в гости, он несет лакомства для обоих. Для меня — мед с клюквой, которую он сам собирает неизвестно где, для волка — мясо и малюсенькую плитку горького шоколада, до которого волк оказался большим охотником…
Отец Деметрий исповедует нас. Удивительно, что можно исповедать волка? Нисколько не удивительно. Каждый живой разумный знает, что такое грех и с чем его едят. И Вауыгрр понимает это не хуже меня. Да и грешит почти столько же. Разве что чуть-чуть иначе…
— …Ты и защитники — суть разные пальцы одной руки. — Отец Деметрий посмотрел на меня с удивительной смесью ласки и суровости. — Защитников много, и они обеспечивают основную часть работы. Присматривают за своими территориями, выявляют узлы влияния черных… Охотник же — вовсе иное. Охотников никогда не было много — больно уж долго и трудно вас пестовать. Да и к тому ж: защитником может стать любой, если только захочет. Охотником же — нет.
— Почему, отче? Если будешь тренироваться, развивать себя, разве не сможешь?
«У нас в стае любой может стать охотником или загонщиком. Разве у людей иначе?»
— И да, и нет, чада мои неразумные, — отец Деметрий слегка улыбается. — Вот скажи мне, Саша: ты мог бы научиться играть на скрипке?
— Конечно!
— Ну, а стать лучшим в мире скрипачом или хотя бы занимать на конкурсах первые места смог бы?
— Н-не знаю… Вообще-то… Хотя наверняка — нет! Если бы мог, я бы уже вовсю скрипачом бы был. Меня б уже с детства к скрипке бы потянуло.
— Именно так! Ты, сынок, не стал скрипачом, потому что у тебя нет к этому призвания. Вот и с охотниками — то же самое.
— …Сконцентрируйся, Саша, — отец Деметрий поставил перед охотником небольшой серебряный крест на высокой деревянной подставке. — Смотри на крест. Смотри только на крест.
Сашка впился взглядом в серебряную фигурку Иисуса. Он старался разглядеть каждую щербинку на ее поверхности, запомнить каждую черточку изможденного божественного лица, даже пересчитать каждый волосок в бороде и на голове Сына Божия…
С шумом вздохнул Вауыгрр, отец Деметрий подошел к двери, наклонился к волку, почесал его за ухом. Затем, глядя на Александра, спокойно произнес:
— Скажи-ка мне, сынок: сколько шагов я сделал к двери?
— Шесть, — поколебавшись, ответил Сашка. — Ну, собственно, не шесть, а пять с половиной…
— Замечательно. А сколько волосков изобразил художник в бороде Господа нашего Иисуса?
— Шестьсот три, — к Сашке возвращалась уверенность. Похоже, он на правильном пути…
— А сколько раз вздохнул твой брат-волк?
— Два, — ответил охотник радостно. — А еще на фигурке Иисуса двенадцать крупных щербинок, двадцать семь мелких, четыре царапины. На голове у Христа пятьсот восемьдесят пять волос. На губах…
— Плохо, Саша. Совсем никуда не годится, — прервал его отец Деметрий. — Ты должен видеть крест, только крест и ничего, кроме креста! Он должен занять твое внимание целиком. Ты как бы растворяешься в кресте, сам становишься крестом, а он — тобой. А у тебя пока получается так: ты вроде бы и смотришь на крест — вон, и волоски в бороде Спасителя пересчитать успел, а кроме креста, смог и шаги мои сосчитать, и за серым братом своим проследить, да еще, поди, и за дверью с окнами следил. Следил?
— Ну-у… да. Следил. Тень говорил, что я всегда должен быть готов к чему угодно…
Духовник прошелся по комнате. Несмотря на свой солидный возраст, двигался отец Деметрий легко и свободно. Но не тем хищным перетеканием, каким Тень перемещался сам и к которому приучил Сашку. Монах двигался так, словно шел по широкому полю навстречу ветру.
— Ежели ты с Яшей себя равнять надумал, то об одном лишь молить Господа стану: дабы не попустил! Ты, Саша, пойми: Яков — человек суровый, сердца ледяного. Давно уже, с того самого страшного случая, никого к себе не допускал. Вот только в последние годы сердцем оттаивать начал. Ты ведь ему боле, чем сын родной…