Черный принц
Шрифт:
– А ты?
– Если я скажу, ты меня узнаешь.
Теплое дыхание по щеке, и губы, словно невзначай, касаются губ, подбирают каплю вина.
– Даже если не скажешь, я тебя узнаю…
…по запаху ветивера, который привязался прочно. По темным перчаткам… или светлым, но все одно достаточно плотным, чтобы скрыть искалеченную руку. Брокк ведь не рискнет выставить ее. По смуглой загорелой коже. Просто потому, что рядом с ним сердце замирает.
И больно.
И сладко…
– Тогда подаришь мне
– Я не умею танцевать…
– Если хочешь, я тебя научу…
– Здесь?
Гранит скрежещет и встряхивается, сбрасывая с крыльев снежную пелену.
– Под музыку ветра? – Брокк встает и протягивает руку. – Боюсь, что это не самая удачная идея… тем более, если я научу тебя танцевать здесь, то где возьму предлог, чтобы вновь появиться в твоем доме?
Он не просит вернуться.
И отступает. Складывает в корзинку грязные тарелки, и скатерть, и недопитое вино. А небо наливается тяжелым лиловым цветом. Солнце покраснело, того и гляди полыхнет.
– Вашу руку, леди. – Брокк с поклоном протягивает свою. И Кэри принимает…
…кажется, она будет не самой лучшей ученицей…
…танцы – это очень-очень сложно…
– Все-таки замерзла… – Ее ладонь в его руке кажется крошечной.
– Нисколько.
– Врешь?
Он не дожидается ответа, обнимает, прижимает к себе и держит, кажется, вечность.
– Я не отпущу тебя, моя янтарная леди…
– А если я сбегу?
– Догоню.
– А если спрячусь?
Детская игра… и Кэри нравится быть ребенком.
– Найду.
– А если…
– Ты моя, – он говорит тихо, передавая слова губы в губы, – ты только моя, Кэри…
Глава 19
Расплавленный янтарь заката и карамельная нить облаков, которые отражаются в зеркале моря. Буревестник скользит, обгоняя собственную тень. Близость птицы подгоняет Гранита, и тот ревниво кричит. Голос механического зверя отражается от скал.
Ветер стих.
И солнце уже почти коснулось воды.
– Красиво. – Кэри попыталась оглянуться, неспокойная его девочка.
Янтарная.
И белые волосы ее окрасились закатной рыжиной. Ветер растянул их, перепутал пряди, на которых остался нежный запах морской соли.
…Кэри нравилось гулять по берегу, собирать раковины и темные смоляные куски янтаря. Она складывала сокровища в деревянную шкатулку, говорила, что хранит вовсе не ракушки с янтарем, а память.
И однажды сделает себе ожерелье.
Из воспоминаний.
Пусть среди них будет и это, с затянувшимся парением, с тенями на воде и полумесяцем. Опаленными солнцем крыльями, ею самой, такой невероятно близкой.
Темнота наступала с востока, кралась, заметая следы хвостами ветра. Его порывы разбивались о чешую Гранита, и только ярче вспыхивали контуры.
Грохотало драконье сердце.
И мощные крылья ломали воздух, с каждым взмахом поднимая зверя все выше. До самого купола, до тверди небесной, в которую верили люди. Еще немного, и удастся выглянуть на изнанку, ту самую, за которой прячутся звезды.
Очередная безумная мысль, но…
…аппарат, способный выйти за пределы атмосферы в черную пустоту вакуума. И взглянуть на мир оттуда… что он увидел бы?
…а другой, которому удалось бы добраться до изгрызенной чернотою луны?
Она кажется обманчиво близкой и…
Брокк подумает об этом позже. Если останется жив.
Вернулись они ближе к полуночи, и Гранит описал круг над поселком. Кубики-дома, длинные полосы ангаров, открывавшихся к пропасти. Пара огней – газовые фонари на привязи железных труб. И растоптанная широкая дорога.
– Уже дома, да? – Кэри не сумела сдержать зевок.
Устала.
Высота вытягивает силы, исподволь, даря взамен опьянение и желание никогда не возвращаться на землю. Брокку ли не знать.
Ремни он расстегивает и помогает спуститься. Улыбку сдерживает. Она же охает и пытается присесть, но ноги затекли.
– Ох, мамочки… – Кэри все-таки удалось со стоном присесть. – Завтра мне будет плохо, да?
И сама же ответила на свой вопрос:
– Будет…
– Давай я тебя провожу домой…
– А он куда?
Кэри погладила горячий бок дракона, который, не способный чувствовать, все же ощутил это прикосновение, повернулся и долго, пристально разглядывал Кэри.
– В ангар.
– Там другие, да?
– Да…
– А можно мне… пожалуйста, Брокк!
Третий ангар сиял новой крышей. Из ворот пахнуло теплом, которое показалось обжигающим, пусть на самом деле температура здесь едва достигала пяти градусов.
Гранит шел тяжело, со сложенными крыльями, опирающийся на короткие лапы, он гляделся неуклюжим. И сам же, осознавая эту неуклюжесть, вздыхал. Его место было свободно, и Гранит ворочался, переваливался с боку на бок, ворчал, пытаясь устроиться в каменном ложе.
– Остальные спят, да?
– Идем. – Брокк стянул перчатки и сунул за пояс. – Обсидиан. Или десятый номер.
– Не надо по номерам. Это… неправильно.
Неправильно, но Брокк никому до сих пор не в состоянии был объяснить, зачем давал драконам имена. Блажь. Ему позволительно блажить.
Обсидиан, угольно-черной масти зверь, спал, свернувшись клубком, растопырив массивные лапы, и острый кончик хвоста лежал поверх морды.
– Льдинка…
…белая с отливом в синеву, изящная и быстрая, с колючим капризным норовом и необъяснимой любовью к блестящему. Даже во сне она сжимала посеребренный шар.