Черный принц
Шрифт:
– Как?
– Как-нибудь. Просто не думай. Хотя бы сегодня.
Сегодня и сейчас. Снять сапоги, налипший на них снег тает, и по полу расплываются грязные лужи. А Кэри шевелит пальцами, толстые пуховые носки съехали, сбились, и ей, должно быть, неудобно. И холодно, но Кэри терпит холод.
Ванна наполняется быстро. Вода пахнет серой, она и сама мутноватая, оставляющая плотный налет на ванне.
– Греть стали в последний год. – Брокк вдруг вспоминает, что не взял для нее одежду, а собственную ее рубашку забрали
…завтра будет, уляжется буря. И Кэри понравятся горы, тракт и ярмарка, до которой всего-то два часа пути, если по накатанной дороге.
– А до того? – Кэри присела на край чугунной ванны.
– До того воду кипятили на огне. И мылись в тазах, не слишком-то удобно было.
Серая ванна, выглядит грязной. Занавеска, некогда нарядная, бархатная, но выцветшая. Вместо ковра – волчья шкура… полотенца пахнут дымом, пусть в котельную давным-давно не топят углем.
– Извини, что…
– Все хорошо. – Она пробует воду пальцами, а пальцы обнюхивает долго.
Все хорошо.
Печь пышет жаром. И клокочет старый, начищенный до блеска чайник. Граненые стаканы запотевают, и нагреваются подстаканники, серебряные, домашние. Крошки на салфетках, разделочная доска вместо подставки и котелок с горячей похлебкой.
Кэри в его рубашке, которая ей велика, и штаны придерживает обеими руками.
– У тебя ремень есть?
Есть, но он ей будет велик, а вот кожаный шнурок, невесть как попавший в дом, пригодился.
– Я выгляжу смешно?
– Обуйся. И носки надень.
Он сам надевает их, толстые, вязаные, с подбивкой из гагачьего пуха. Носки вяжут поселковые женщины, и еще свитера, шали… они собираются в общинном доме, выносят самовар, который топят сосновыми шишками, расставляют плошки с вареньем и кисловатым джемом из айвы, подносы с пирогами, сухими лепешками…
Это еще одна традиция, смысл которой Брокку не понятен. Наверное, женщинам просто скучно. Они выплетают истории из прошлого ли, настоящего, делятся заботами и обидами, подхватывая тонкими спицами крученые шерстяные нити. Петля за петлей.
Слово за словом.
У Кэри узкие ступни, чуть влажноватые и уже прохладные. Щиколотки тонкие, а косточки торчат.
– Пусти. – Она краснеет.
– Не пущу.
Носки полосатые.
– Колются, – жалуется она, подгибая пальцы.
– Зато греют. И тапочки… и сядь поближе к печи, у тебя волосы мокрые.
Печь, говорили, облицовывать надо, а то крашеная греет хуже. И наверное, правы были, но Брокку некогда было изразцы заказать, и без того порталы перегружены, а иной путь когда еще станет.
Если вовсе станет.
Не думать о плохом.
– Знаешь, кажется, я сейчас засну… – Кэри зевнула. – Я честно не хочу спать, но…
Она дремала. И ела в полудреме, кажется, не слишком понимая, что именно ест. Жевала. Пила, когда Брокк совал в руки запотевший стакан. И все-таки уснула, прямо за столом…
Устала.
А стоило на руки взять, очнулась.
– Что? – Сонно хлопнули белые ресницы.
– Ничего. В кровать пора…
– А ты?
– И мне пора. Пустишь?
– Не знаю… подумаю…
– Думай. – Он уложил ее. – А я пока помоюсь, ладно?
Кэри сонно кивнула.
В кровати хватит места для двоих. И пока Брокк мылся, она все-таки разделась, но хотя бы рубашку не сняла, вот только сквозь мягкую ткань чувствовалась горячая ее кожа.
– Кэри…
– Мм? – Глаз не открыла, но подвинулась к стене.
– Спокойной ночи, моя янтарная леди. – Брокк поцеловал ее в висок. – Спокойной ночи…
И уже во сне Кэри, вывернувшись, обвила руками его шею, прижалась и пробормотала:
– Не убегай больше… я не хочу тебя искать.
– Не убегу.
Услышала ли? Как знать. А за стеной жалобно скулила буря.
Брокка разбудил взгляд.
– Что-то не так? – спросил он, не открывая глаз.
– Все так… – Кэри дотянулась до его лба. – Только ты опять хмуришься. Снилось что-то плохое?
– Нет.
Ночь в полусне, сквозь который Брокк слышал и бурю – к утру она улеглась, – и дыхание женщины рядом. И звук старых часов, найденных на свалке, но оживших. В облезшем домике обреталась кукушка, которую Брокк выкрасил в лазоревый цвет. Правда, пружина заедала с завидным постоянством, точно сменившая окрас кукушка опасалась показываться на люди.
– Почему ты меня украл? – Кэри полулежала, опираясь на локоть. И рубашка, слишком просторная для нее, сбилась. – Только серьезно.
И сама серьезна.
Розовая, сонная и мягкая, с запахом гор и серной воды, вина, которым Брокк сдобрил чай, и самого чая. Близкая, слишком близкая, чтобы думать о плохом.
– Если бы я просто предложил прогуляться… уехать дня на два, ты бы согласилась?
– Нет. Не знаю… а сказать?
– Про драконов? Тогда не получилось бы сюрприза.
– Не получилось бы, – согласилась она, подавив зевок. – А дальше что?
– Ярмарка. Я ведь вчера обещал. Но сначала завтрак. Надеюсь, ты не имеешь ничего против слегка подгоревших тостов?
– Почему подгоревших?
– Не подпалить у меня еще не получалось, – честно признался Брокк.
И нынешний завтрак не стал исключением. Тосты и сливочное масло, сыр со слезой, размороженная ветчина. Розетка с айвовым вареньем, кисловатым, терпким, и Кэри морщит нос, но намазывает густо…
– Мы на рынок, да?
– Да.
– А в чем я поеду?
На ней по-прежнему рубашка Брокка с закатанными рукавами, и собственные руки Кэри выглядят неестественно тонкими, хрупкими. Штаны, пусть и на подтяжках, но съезжают, и полы рубашки выбиваются, что безумно Кэри раздражает.