Черный принц

Мердок Айрис

– И ты мне не сказал? Ты скрыл… и после этого мы… весь день мы…

– О-о, – простонал Арнольд.

Джулиан не обратила на него внимания, она пристально смотрела на меня, кутаясь в пиджак, воротник его был поднят, окружая ее взъерошенные волосы, она обхватила руками горло.

– Как же так?

Я поднялся.

– Это трудно объяснить, – сказал я, – но, пожалуйста, попробуй понять: Присцилле я уже ничем не мог помочь. А тебе… Я должен был остаться… и нести бремя молчания. Это не бессердечность.

– Похоть, вот как это

называется, – сказал Арнольд.

– О, Брэдли… Присцилла умерла…

– Да, – сказал я, – но ведь я же тут ничего не могу поделать, и…

Глаза Джулиан наполнились слезами, они закапали на отвороты моего пиджака.

– Ах, Брэдли… как ты мог… как мы могли… бедная, бедная Присцилла… это ужасно…

– Полная безответственность, – сказал Арнольд. – Или даже ненормальность. Бездушие. Сестра умерла, а он не может вылезти из постели.

– Ах, Брэдли… бедная Присцилла…

– Джулиан, я собирался сказать тебе завтра. Завтра я бы все тебе сказал. Сегодня я должен был остаться. Ты видела, как все получилось. Мы оба не принадлежали себе, мы не могли уехать, так было суждено.

– Он сумасшедший.

– Завтра мы вернемся к повседневности, завтра будем думать о Присцилле, и я все расскажу тебе и расскажу, как я страшно виноват…

– Я виновата, – сказала Джулиан. – Все из-за меня. Ты с ней бы остался.

– Да разве остановишь человека, если он решился покончить с собой? Наверно, неправильно даже и вмешиваться. Жизнь у нее стала совсем беспросветная.

– Удобное оправдание, – сказал Арнольд. – Значит, вы считаете, что раз Присцилла умерла, тем лучше для нее, да?

– Нет. Я просто говорю, что… можно думать и так… Я не хочу, чтобы Джулиан считала, что… Ах, Джулиан, конечно, надо было тебе сказать.

– Да… Мне кажется, это злой рок преследует нас… Ах, Брэдли, почему ты не сказал?

– Иногда надо молчать, даже когда и очень больно. Я нуждался в твоем утешении, конечно, нуждался. Но было что-то важнее.

– Удовлетворить сексуальные потребности пожилого мужчины, – сказал Арнольд. – Подумай, Джулиан, подумай, ведь он на тридцать восемь лет тебя старше.

– Нет, – сказала Джулиан, – ему сорок шесть, значит… Арнольд издал короткий смешок, и судорога опять прошла по его лицу.

– Он так сказал тебе, да? Ему пятьдесят восемь. Спроси сама.

– Не может быть…

– Посмотри в биографическом справочнике.

– Меня там нет.

– Брэдли, сколько тебе лет?

– Пятьдесят восемь.

– Когда тебе будет тридцать, ему будет под семьдесят, – сказал Арнольд. – Пошли. Я думаю, этого достаточно. Мы никому ничего не говорили, поэтому не будем поднимать шума. Я вижу, Брэдли даже убрал свое тупое оружие. Пошли, Джулиан. Поплачешь в машине. Сразу будет легче. Пошли. Он уже не станет тебя удерживать. Посмотри на него.

Джулиан взглянула на меня. Я закрыл лицо руками. – Брэдли, убери, пожалуйста, руки. Тебе действительно пятьдесят восемь?

– Да.

– Неужели ты сама

не видишь? Неужели не видишь? Она пробормотала:

– Да… теперь…

– Разве это важно? – сказал я. – Ты говорила, что тебе все равно, сколько мне лет.

– Не надо жалких слов, – сказал Арнольд. – Давайте сохраним чувство собственного достоинства. Ну, пошли, Джулиан. Брэдли, не думайте, что я безжалостный. Всякий бы отец так поступил.

– Разумеется, – сказал я, – разумеется. Джулиан сказала:

– Это ужасно – насчет Присциллы, ужасно, ужасно…

– Спокойно, – сказал Арнольд. – Спокойно. Пошли. Я сказал:

– Джулиан, не уходи. Ты не можешь так уйти. Я хочу объяснить тебе все как следует наедине. Конечно, если ты ко мне переменилась, ничего не поделаешь. Я отвезу тебя, куда ты хочешь, и мы распрощаемся. Но я прошу тебя, не оставляй меня сейчас. Я прошу тебя ради… ради…

– Я запрещаю тебе оставаться… – сказал Арнольд. – Я расцениваю ваш поступок, Брэдли, как развращение малолетних. Простите, что употребляю такие сильные выражения. Я мучился, я злился, а теперь стараюсь изо всех сил быть разумным и добрым. Давайте посмотрим на вещи здраво. Я не могу уехать, я не уеду без тебя.

– Я хочу объяснить тебе, – сказал я, – я хочу объяснить про Присциллу.

– Но как же?.. – сказала она. – Боже мой, боже мой. Она беспомощно расплакалась. У нее дрожали губы. Душа у меня разрывалась на части, тело терзала физическая боль, бесконечный ужас.

– Не бросай меня, любимая, я умру.

Я подошел к ней и робко дотронулся до рукава пиджака.

Арнольд быстро обогнул стол, схватил ее за другую руку и потащил в прихожую. Я пошел за ними. Через открытую дверь спальни я увидел тяжелый гаечный ключ, валявшийся на белых простынях. Я мгновенно схватил его и встал, загородив дверь.

– Джулиан, я не могу сейчас тебя отпустить, я сойду с ума, пожалуйста, не уезжай, ты должна остаться со мной хоть ненадолго, мне надо оправдаться перед тобой…

– Вам нет оправдания, – сказал Арнольд. – Зачем спорить? Неужели вы не видите, что все кончено? Подурачились с глупой девчонкой – и будет. Чары развеялись. И отдайте мне ключ. Мне не нравится, как вы его держите.

Я отдал ему гаечный ключ, но продолжал стоять в дверях. Я сказал:

– Джулиан, решай.

Джулиан попробовала совладать со слезами и рывком высвободилась из рук отца.

– Я не поеду с тобой. Я останусь тут, с Брэдли.

– Слава богу, – сказал я, – слава богу.

– Я хочу выслушать все, что мне скажет Брэдли. Я вернусь в Лондон завтра. Я не оставлю Брэдли одного среди ночи.

– Слава богу.

– Ты поедешь со мной, – сказал Арнольд.

– Нет, не поедет. Она же сказала. А теперь уходите, Арнольд, одумайтесь. Вы что – хотите драться? Хотите размозжить мне голову ключом? Обещаю вам, я привезу Джулиан завтра в Лондон. Ее никто не станет принуждать. Поступит, как захочет. Я не украду ее.