Чёрный шар
Шрифт:
Я вздохнул свободнее и повернул ручку. Дверь подалась плавно, без скрежета, петли ее были хорошо смазаны. Передо мной открылись высокий потолок, весь перевитый трубами, и узенькая дорожка между двумя рядами огромных цистерн. Выкрашенные в приятный бежевый цвет, все они были снабжены кранами и хитроумной системой датчиков с подсвеченными циферблатами. На ближайшей ко мне цистерне было написано «73%», соседка ее щеголяла ровно очерченными «90%», остальные, доступные моему взору, колебались от пятидесяти до тридцати двух. Насколько я мог понять, то была концентрация хранящегося в цистернах вещества; датчики регистрировали давление, температуру и отсутствие вредных примесей. Я сам не заметил, как в рассуждениях своих легко перешел на сложные технические термины: видимо, ядро, ранее снабдившее меня знанием медицины, содержало в себе самые разные
Хотя сперва я не обратил внимания, не все в этом хранилище было неподвижно. Когда я вошел, автоматический насос бесшумно выкачивал жидкость из цистерны в дальнем ряду; теперь же, закончив эту работу, он с мягким гудением перемещался под потолком по специальному рельсу. Остановившись над цистерной с показателем «45%», он моргнул зеленым огоньком, и я услышал шипение гидравлики, скрип открываемого люка и сытое «бульк», когда рыльце насоса опустилось в густую жидкость.
Напитавшись из обеих цистерн, аппарат двинулся к левой стене. Сначала мне показалось, что это тупик, но стоило ему подъехать вплотную, как в ней открылась дверца, и насос, помигав зеленым огоньком, заехал в нее по рельсу и пропал.
Оставшись в одиночестве, я принялся искать очередную дверь. Протиснуться между цистернами не вышло, пришлось подлезть под них, благо размещались они на своего рода «кроватях», четвероногих станках, удерживающих огромный вес на расстоянии в тридцать-сорок сантиметров от пола. Измазавшись в жесткой, колючей пыли, я выяснил: дальше прохода нет. Хотя звук работающих механизмов говорил о близости неведомых цехов, комната эта не имела выхода. Единственной дорогой из нее был люк, в который уехал насос.
Что ж, выбора у меня не осталось, я должен был каким-то образом залезть на цистерну. Но как это сделать с одной рукой? Снова я проклял свое тело и «К-ВОТТО», надругавшегося над ним. Первые несколько попыток кончились неудачей. Я забирался на металлические стебли, соединяющие датчики с цистерной, но не мог удержать равновесия и падал на холодный кафельный пол. Наконец, мне удалось застыть в относительном покое, и обнаружилось следующее препятствие: хотя сама по себе цистерна не была высокой, и я видел крышку люка, за которую мог зацепиться, ее круглый бок мешал мне прижаться к ней как следует, я сползал всякий раз, как пытался добраться до верха.
Вновь открылась дверца в стене, и в комнату вернулся насос, вернулся за очередной порцией вещества. Упусти я его сейчас, и придется снова ждать, балансируя на узких металлических трубках, от которых уже начали болеть ступни. Вот насос подъехал к углу, и я бросился на свою цистерну, прижимаясь к ней изо всех сил, сдирая ногтями краску, карабкаясь, словно червяк, по ее гладкой поверхности. Мгновение – и пальцами, безымянным и указательным, я ухватился за краешек крышки! Победа! Боль в руке нарастала, но, подтянув тело, я сумел закинуть наверх ногу и через несколько секунд уже стоял на цистерне. Насос как раз высасывал последние капли, когда, перескакивая с бочки на бочку, я настиг его и обнял, как самого близкого человека, его прозрачный, до верха полный резервуар.
Сконструированный так, чтобы выдерживать значительный вес, насос даже не закачался от дополнительной тяжести. Он легко поднялся со мной к потолку, и я ощутил затылком и спиной тепло, исходящее от труб. Дверь открылась перед нами, насос заехал внутрь, наступила тьма, колени мои заскользили по гладкому полу служебного тоннеля. Несколько раз рельс менял направление, дважды уходил вверх, и мне приходилось держаться за резервуар изо всех сил, чтобы не сорваться во время подъема. Наконец за поворотом забрезжил свет, и, пройдя вместе с насосом через такую же точно дверь, я увидел запущенную комнату, где на всем – столах, бесчисленных пробирках, стеклышках, микроскопах, лампочке, ввинченной в треснувший патрон – лежал густой слой пыли. Пыльной казалась даже дверь с неровной надписью "ЖИЛОЕ". На правой стене висела доска с приколотыми к ней бумагами, слева же стену заменяла прозрачная, чуть колышущаяся пленка, за которой виднелись уходящие далеко вдаль ряды металлических цилиндров, каждый размером с мой торс. Как я ни старался, я не смог увидеть конечную стену этого чудовищно протяженного зала; тем временем насос издал короткий отрывистый писк и устремился прямо к прозрачной перегородке. Сперва мне казалось, что он порвет ее, как целлофан, однако увиденное напомнило скорее погружение в воду. Сперва насос коснулся барьера самым краешком, отчего пленка покрылась рябью, затем резко подался вперед и в одно мгновение очутился на другой стороне – так, что на месте проникновения на секунду образовалась воронка. Я попытался проделать то же самое, но потерпел неудачу. Барьер не желал пропускать меня, я мог немного продавить его, но не порвать. Хотя на ощупь он был влажным, рука моя оставалась сухой. Не в силах пробиться, я мог лишь наблюдать за тем, что происходит внутри, в таинственном хранилище.
***
Вновь пискнул насос, и цилиндры, ряд за рядом, начали раскрываться, словно цветы. Внутри у них оказались стеклянные колбы, наполовину заполненные чуть желтоватым раствором, образующим на поверхности густую пену. То, что плавало в этом растворе, я принял сперва за какие-то клубни, но, приглядевшись, сообразил, что это куски мяса разных форм и размеров. Совсем свежие, ярко-красные, с белыми прожилками сала; застарелые, с взлохмаченными волокнами, наполовину сгнившие; ссохшиеся, мумифицированные, обращенные в камень – вся эта плоть застыла каждая в своем времени, пронзенная острыми щупами, выставленная на обозрение, как триумф неведомого мясника. Все щупы оканчивались датчиками, их головки гроздьями возвышались над пеной, и каждая светилась желтым или синим огнем.
Четыре синих, три желтых – насчитал я на одной колбе. Двенадцать желтых, синих ноль – на другой. Сперва я решил, что соотношение огоньков определяет порядок работы насоса (синие – норма, желтые – необходимо вмешательство), но затем понял, что ошибся. От колбы к колбе механизм перемещался хаотически, руководствуясь алгоритмом, ведомым ему одному. Вот он проигнорировал ближайший "желтый" образец и обратился к тому, чьи огоньки делились примерно поровну. Следом, отъехав подальше вглубь зала, насос почтил вниманием три "синих" колбы и две смешанных, после чего посетил подряд четырнадцать "желтых", в разных рядах и на разном расстоянии друг от друга. Во всех случаях процедура сводилась к впрыску ярко-синей жидкости, которая, к моему удивлению, при попадании в раствор никак не изменяла его цвет. Затем произошло нечто странное. Покончив с очередной колбой (один синий, три желтых), насос двинулся было к соседнему ряду, но вдруг дернулся и застыл на полпути. Отчего-то это показалось мне умышленным, наигранным, если такое слово применимо к машине. Хотя у меня не было никаких доказательств, я не мог отделаться от мысли, что и движения насоса, и его впрыскивания – не осмысленный процесс, преследующий некую цель, а всего лишь имитация, рассчитанная на невнимательного зрителя.
У стола, расположенного ближе к двери, пушистый, чуть матовый покров пыли нарушали знакомые мне следы, оставленные странной трехпалой стопой. Микроскоп на столе выглядел чистым: казалось, его совсем недавно обтерли, зарядили, снабдили свежим препаратом и оставили стоять на виду.
Любопытство оказалось сильнее осторожности, я прижался глазом к окуляру, и окружающий мир – пыльный, заброшенный – исчез. Мы словно обменялись с ним возрастом – теперь лаборатория сияла чистотой, а я был стариком с шумами в голове и ноющими коленями. Я сидел за столом и надиктовывал послание в Блок Четыре, послание Гадайе, которую презирал.
– Я абсолютно против того, чтобы поручать непосредственную процедуру медицинскому роботу, – говорил я в крохотный передатчик, висящий у меня на шее. – Первое: для доступа в Контрольную комнату необходимы образцы ДНК – пять наших по отдельности или, как выяснил Мальбран, одна родственная сразу всем. Лично мне не нравится такая система, однако она надежна. Доступ к оборудованию имеют или все, или никто. Второе: с К-ВОТТО определенно что-то не в порядке. При закрытии главного входа он получил большую дозу радиации, это могло повлиять на его программу. Третье: даже если мы поверим, что робот функционирует нормально, и вручим ему образцы наших тканей, мы не сможем запрограммировать его на правильную настройку аппаратуры. Это мог сделать Мальбран – но Мальбран остался снаружи. Таким образом, наша единственная надежда на пробуждение – предложение Кремны, проект «Сын». Я знаю, это звучит абсурдно – вручить нашу судьбу в руки подобного существа, но, по крайней мере, мы сможем контролировать его через ядро, чего никогда не смогли бы с К-ВОТТО. Единственное, что я могу доверить твоему любимцу – уход за Сыном. Едва тот пробудится в Контрольной комнате, рядом с нашим резервуаром, К-ВОТТО проверит его жизнеспособность и внесет модификации, если это будет необходимо. Таким образом…