Черный скоморох
Шрифт:
– Семерлинг, помоги! – хором крикнули восемь уцелевших баронов.
Пигал оглянулся: кентавр глыбой нависал над его тщедушным телом, но даже не пошевелился в ответ на призыв своего друга. Или друзей – достойнейший магистр вконец запутался с этими многочисленными баронами. Зато Чернопалый ориентировался в сложной ситуации лучше сиринца: меч его чертил в воздухе замысловатые кривые, которые способны были отправить в ад любого противника. Количество баронов Риго сокращалось после каждого его удара, но кровь пока еще не пролилась – только прах и пепел. Уцелел только один барон, но этот был самым искусным и опытным бойцом. От его удара князя спасла лахийская шкура. Снова закричала Лулу, но в этот раз, кажется, напрасно, князь Тимерийский хоть и покачнулся, но устоял, а его энергетический меч, со свистом разорвав воздух, обрушился на голову Кибелиуса. Голова пастыря Грогуса раскололась на две половинки, но обезглавленное тело не рухнуло на пол, а продолжало стоять, чуть покачиваясь на упругих ногах. А на месте отрубленной головы появилась другая, совершенно ужасная по виду, но, вероятно, настоящая. Больше всего этот новый чудовищный нарост на теле бывшего барона напоминал голову ытухтарской гадюки, виденной Пигалом только однажды, но запомнившейся своей непомерной величиной и омерзительностью. Голова гадюки повернулась в сторону князя, и из гигантской пасти вырвался огненный язык, на что Чернопалый ответил не менее страшным языком Черной плазмы. Два языка сплелись в один, совершенно невообразимый по своему накалу, который и слизнул превращающегося в нечто совсем невообразимое барона Риго-Кибелиуса, пастыря Грогуса.
– Пора, Лулу,– повторил свой призыв князь Тимерийский, и в этот раз был услышан гельфийской королевой.
Пигал ошарашенно наблюдал, как влюбленная парочка рушит казавшиеся незыблемыми устои привычного мира. Шутка сказать – дорога гельфов! И сразу же вставал во весь свой устрашающий рост вопрос гигантского масштаба: кого человечество встретит на этой дороге?
– Ты проиграл, просвещеннейший кентавр Семерлинг.– Пигал произнес эту фразу почти торжественно и даже с некоторой долей презрения в треснувшем от переживаний голосе.
– С чего ты взял, достойнейший магистр? – Кентавр надменно тряхнул седой гривой и вперил в сиринца холодные насмешливые глаза.– Я этого хотел. Я хотел, чтобы мальчик открыл дорогу гельфов для всех робких и нерешительных, которых так много на наших планетах. Впрочем, глупцов у нас еще больше.
Пигал ждал по меньшей мере конца света, но ничего из ряда вон выходящего не случилось. Прекраснейшая Лулу взяла сияющий шар в руки и передала его князю Тимерийскому. Досточтимый Весулий вздохнул и почесал переносицу, кентавр Семерлинг усмехнулся, молодые люди поцеловались.
– И это все? – спросил Пигал, отнюдь не разочарованный мирным течением событий.
– Информация о дороге гельфов считывается мозгом прямо с шара, стоит только руку приложить. Не желаете попробовать, Пигал?
Достойнейший магистр не пожелал засорять мозги лишней информацией. Кстати, и сам Весулий тоже не спешил погреть руки у источника знаний. А кентавру Семерлингу никто этого не предложил.
Обратная дорога на Игирию не заняла много времени. Правда, на этой дороге неожиданно потерялся кентавр Семерлинг. Ни князь Тимерийский, ни прекрасная Лулу о нем даже не вспомнили, что, в общем-то, и немудрено, поскольку дел у молодых людей оказалась прорва. Сиятельный Тимерийский не стал объявлять себя королем Игирии и Вефалии, и вовсе не из врожденной скромности. Он назвался сразу императором гельфов, чем поверг в смущение отвыкших от нахальства центральной власти вассалов. И пока игирийские и вефалийские бароны задумчиво чесали затылки, новоявленный император наложил лапу на их привилегии, а лапа эта, между прочим, была черной. Затем он присоединил к своей империи бесхозный ныне Хрус и три планеты в созвездии Грогуса, пастырем которых был почивший Кибелиус. После столь замечательных деяний даже скептически настроенный по отношению к новому императору канцлер Весулий переметнулся на его сторону, признав бесспорные заслуги сиятельного перед гельфийским народом и государством. Очень рачительным императором оказался человек молодой. Глупо это было отрицать, тем более достойнейшему Пигалу, который потратил пару месяцев на то, чтобы привести в порядок на чудеснейших и целебнейших игирийских водах свои расстроенные в походах нервы.
– Я думаю, что это не предел, Весулий,– сказал магистр канцлеру на прощание.– Человек молодой только пробует свои силы.
Весулий вздохнул было по застарелой привычке, но скорее озабоченно, чем огорченно.
– Я надеюсь, достойнейший Пигал, что это не последняя наша встреча.
Расстались, можно сказать, по-братски. Воспользоваться дорогой гельфов Пигал не захотел, хотя император Гельфийский настоятельно ему это советовал. Магистр предпочел старый испытанный способ – с осиротевшего без Магуса Хруса на родной Сирин прыжком через пространство.
На Сирине ровным счетом ничего не изменилось – та же размеренная жизнь, те же маленькие радости довольных собой людей, те же сады с душистыми сиринскими цветами, те же проблемы, когда-то столь милые сердцу Пигала. Магистр обмяк душой, ожил на родных пуховиках и заскучал. Скука, впрочем, закончилась с появлением под крышей его дворца просвещеннейшего кентавра Семерлинга. При виде знакомой фигуры сердце Пигала дрогнуло и застучало обеспокоенным дятлом. Ничего хорошего от Семерлинга он не ждал, но, кажется, ошибся.
– Поздравляю тебя, магистр,– насмешливо приветствовал хозяина гость.– Высший Совет Светлого круга очень высоко оценил твои заслуги и присвоил тебе титул почтеннейшего.
– Уж не твоими ли усилиями, просвещеннейший Семерлинг?
Особой радости от бесспорно приятного известия магистр не испытал, ожидая нового подвоха от старого знакомого.
– Именно моими.– Кентавр продолжал улыбаться, хотя глаза его оставались серьезными.
Как вежливый хозяин, Пигал пригласил гостя к столу– кентавр Семерлинг питал слабость к сиринским винам.
– Ты опять сказал им неправду, просвещеннейший,– упрекнул сотрапезника Пигал.
Семерлинг залпом осушил предложенный ему сиринский хрустальный кубок.
– А зачем им правда, почтеннейший Пигал? Неужели ты думаешь, что эти старые маразматики горят желанием узнать правду о том, как понапрасну сгубили десятки ни в чем не повинных людей?
– Ты, следовательно, признаешь, что не было необходимости убивать князя Феликса и его людей на Альдеборане?
Кентавр Семерлинг поднял на сиринца печальные карие глаза:
– Ничего я не знаю, Пигал. И ты не знаешь. И уж тем более не знают наши просвещеннейшие старцы. Был риск, страшный риск.
– Поэтому ты и решил уничтожить своего воспитанника в замке Крокет?
Кентавр Семерлинг молчал долго, катая по столу хрустальный кубок, который в его огромной ладони казался еще более хрупким. Почтеннейший Пигал в душе уже попрощался со своей собственностью – у кентавра была, надо сказать, вредная привычка бить чужую посуду.
– Я признаю, что у меня имелся свой интерес в этом деле, Пигал. Если бы мальчишка ушел в Черную плазму, то он снял бы огромный камень с моей души. Это было бы моим оправданием перед всеми и в первую очередь перед самим собой. У меня тоже есть сердце, Пигал, хотя ты в этом сомневаешься. Поверь мне, не так просто убивать лучшего друга.
– И чтобы оправдать себя и в глазах других, и в собственных глазах, ты решил объявить его сына монстром и уничтожить?
– Да, именно так, Пигал. И все-таки у меня хватило мужества в конце концов понять свою неправоту и признать ошибку, а это было совсем непросто. Как раз этим я и отличаюсь от прочих членов Высшего Совета, которые до сих пор боятся признать ошибку.
Почтеннейший Пигал не постеснялся вслух назвать еще одну причину неожиданного прозрения и раскаяния кентавра Семерлинга: