Черный смерч

Логинов Святослав Владимирович

– Вот как? – Уника опустилась на песок, сгорбилась, сразу став похожей на слабоумных мудрецов, окружавших её.

Баюн, не похожий не только на человека, но и на карликов, более всего напоминающий огромного, вставшего на дыбки кота, приблизился к йоге, мягко положил ей руку на плечо.

– Трудно тебе. Не женское это дело – судьбы мира менять. Женщине сберегать пристало, а не уничтожать. Да и человеческого в тебе слишком много. Чтобы выдержать в этих стенах, надо душой понять, что главное не семья, не род и даже не все люди, сколько их есть на свете. Главное – это жизнь, а жизни достойны все. К сожалению, всё живое должно умереть – мужчины и женщины, семьи и племена. Вот ведь беда какая… Когда-нибудь

весь род людской сгинет, к этому тоже надо быть готовым. К сожалению, я один понял эту простую истину, а все великие мудрецы не сумели принять её сердцем, и ты видишь, что с ними случилось. Их уже не за что ненавидеть. Здесь даже не память, в этой пещере остались одни тела, а что такое тело? Тело без души не значит уже ничего. Недаром колдун ариев назвал твоего учителя мертвецом.

– Так ты не сердишься? – глухо спросила йога.

– Нет. Ты сделала больше, чем может человек. Ты кинула кусок мэнку. Ты молодец, девочка, переступить через свою природу дано немногим.

– Я принесла к тебе умирающего ребёнка, – тихо произнесла Уника.

– Знаю. Пока он дышит, он останется здесь.

– …и привела демона, порождение погибшего Кюлькаса…

– Пусть. Мне будет несложно с ним управиться, и он не сможет принести здесь много вреда.

Во время разговора Баюн оставался безгласен, слова, которые он произносил, звучали прямо в голове, под черепом. Уника не знала, что это – чудесная способность великого чародея, или все сгинувшие соплеменники кошкоподобного чужинца всегда разговаривали таким образом. Уника просто принимала как данность, что слышит ответ, хотя вслух не сказано ни единого слова. Сама она привычно произносила слова, хотя и сознавала, что это вовсе не обязательно, – Баюн всё равно не понимает звуков, а слышит мысль. Человеку, привыкшему кривить душой и лукавить, было бы невозможно разговаривать таким образом, но Уника и не собиралась ничего скрывать. Всё равно Баюн либо поможет ей и всем людям, либо откажется. И, судя по тому, что хозяин при встрече пустился в размышления, помогать он не станет. И всё же Уника сказала:

– Я хотела бы поговорить с тобой о будущем всех людей. Баюн, нам нужна твоя помощь.

Баюн долго молчал, вся фигура его обвисла, руки безвольно опустились, лишь уши сторожко стояли двумя треугольничками. Потом он поднял голову, узкие зрачки расширились, остановившись на Унике.

– Туг трудно говорить о таких вещах. Это место слишком похоже на могилу. А наверху сейчас полдень, самые последние тёплые дни. Завтра или послезавтра начнутся дожди, ещё через пару недель ляжет снег, и весь мир станет похож на могилу. Пойдём, посидим на солнышке.

«Уводит разговор, – с горечью подумала йога, – не хочет говорить о самом главном».

– Я не хочу говорить об этом здесь, – ответил чародей на невысказанные сетования.

Он поднялся неожиданно мягко и плавно для своей мешковатой фигуры и, не оглядываясь, засеменил к выходу из пещеры. Уника шла за ним, ни на что особо не надеясь.

Наверху и впрямь было почти лето. Ромашки, горький тысячелистник и красновато-сиреневый клевер упрямо цвели, не желая верить, что завтра ударят морозы и семенам не суждено будет созреть. Дрозды, сбившись в стайки, облетали рябину, присматривая те деревца, на которые прежде всего надо будет налететь после первых морозов, когда оранжевые кисти наполнятся сладостью. Такое время, такая погода располагают к неспешному отдыху после всех летних трудов. Закрома полны, родичи здоровы, и во всей поднебесной мир и благолепие. Будь так, как славно отдыхалось бы на этой полянке!

Баюн расслабленно опустился на землю, сорвал сухую травинку, принялся покусывать её, совершенно как человек, устроившийся бездельно поваляться на лужайке. Уника терпеливо ждала.

– Когда-то,

давным-давно, – монотонно начал Баюн, – я не сумел до конца отдать себя родовичам, как то сделали все те, кто ныне сидит в моей пещере. Да, не сумел. Если хочешь, то можешь считать, что я испугался. Но я уже тогда был достаточно стар, чтобы не бояться смерти. Просто я не смог понять, почему я должен гибнуть ради глупых, жадных и суетливых своих соплеменников. А ведь они были ничем не хуже согнутых, диатритов, людей или мэнков. Но они были слабже и, к своему несчастью, жили в тех же местах, что и мэнки.

– Баюн! – вскрикнула Уника. – Но ведь сейчас у тебя появляется возможность расквитаться с теми, кто убил твоих родичей! Неужели ты останешься в стороне?

– Я понимаю, что можно защищать живых, но чего ради мстить за мёртвых? Ведь им это уже всё равно. А что касается помощи, то подумай, чего ради я, отказавшийся когда-то помогать своим родичам, должен ввязываться в чужую войну? За все эти годы я ни разу не воевал. Я даже не убил своими руками никого, кто из бездельного любопытства пытался пробраться в мою пещеру. Так чего ради я должен ввязываться в войну сейчас?

– Баюн, ты ли это?.. – воскликнула Уника. – Сколько раз кряду повторил ты сейчас свои торгашеские слова? Ты делаешь только ради чего-то? Так что тебе надо? Полпуда киновари?., мускус?., бобровая струя?..

– Всё это мне не нужно, – промолвил Баюн, почему-то согласно качнув головой. – Я давно научился колдовать без помощи таких редкостей, а больше они ни для чего пригодиться не могут. Мне нужна веская причина, идея, ради которой я мог бы пренебречь своими правилами.

– По-твоему, причина, из-за которой я пришла к тебе, недостаточно веская? Ведь речь идёт не только о роде зубра, но и о всех людях, сколько их есть на свете.

– Поэтому ты предлагаешь мне уничтожить всех мэнков, сколько их есть на свете? Я не стану говорить, что у меня попросту не хватит на это сил, но объясни мне, зачем нужно стремиться уничтожать кого бы то ни было? Скажи, чем мэнки хуже людей? Они так же сеют хлеб, пусть не ячмень, а какие-то другие злаки, но они это делают. У них такие же стада, что и у вас. Они так же любят своих детей и мечтают о спокойной и сытой жизни для них. Что они сделали такого, чтобы лишить их права на ту жизнь, к которой они стремятся?

– Как что?! – Уника задохнулась от негодования. – Они пришли на нашу землю, они убивают людей! Целые племена уже сгинули со света!

– А если бы случилось наоборот? – безучастно спросил Баюн. – Если бы люди первыми обнаружили селения мэнков, как бы они поступили? Или ты думаешь, люди оставили бы мэнков в покое? Скажи, вы оставили в покое диатритов? А ведь они уже лет десять не высовываются из своих солончаков. Вы пощадили трупоедов, согнутых, горных великанов? Почему же вы ждёте, что кто-то должен пощадить вас? Неужели ты, сложись всё иначе, пришла бы сюда и стала просить у меня защиты для мэнков? Нет, ты бы считала, что всё происходит правильно, как и должно быть. В самом крайнем случае ты взгрустнула бы над могилой последнего мэнка, погибшего ради блага людей. Вы ни для кого не делаете исключений, так не ждите, что к вам будут относиться по-доброму.

– Мы стараемся не воевать с настоящими людьми, – пробормотала йога.

– А они не воюют с настоящими мэнками, – возразил коротышка. – Вернее, воюют, но куда реже, чем вы. И уже за одно это они достойны жизни.

– Они воруют души! – Казалось, Уника нашла главный довод. – Конечно, люди сражаются с чужинцами и убивают их, но они никогда не касались их душ! Враг всегда был врагом, его уничтожали, но не заставляли воевать вместо себя против собственных соплеменников! Должен же быть тот предел, за которым мерзость становится невыносимой!