Черный список деда Мазая
Шрифт:
Она ответила: «Нет. Мне очень хорошо с Воронковым, но я не имею права играть свадьбу».
А потом, когда вы подали заявление в загс, Жанна мне позвонила и заявила: «Тамара, я рассказала Андрюше свою семейную сагу, она его не испугала. Очень надеюсь, что ты не станешь лезть сапогами в наши души. Чужая семья – это чужая семья. Да, ты лучший друг Андрея и оставайся им, не делайся врагом. Некрасиво ковыряться в прошлом даже очень близких людей. Сделай одолжение, не вламывайся в нашу жизнь со своими советами и поучениями».
Почему ты молчишь? Жанна же сообщила тебе о том, что случилось с ее бабкой и матерью?
– Женщины скончались в молодом возрасте вскоре после родов, у них был порок сердца, – ответил Андрей.
На лице Тамары появилось выражение изумления.
– Это тебе Жанна напела?
Воронков кивнул.
– Больше некому. А что?
Тома сделала глубокий вдох, как человек, собравшийся прыгнуть в ледяную воду, и отчеканила:
– Андрей! И бабка, и мать Жанны закончили свои дни в сумасшедшем доме, куда их поместили мужья. В семье твоей супруги генетически наследуемое, передаваемое по женской линии безумие.
Глава 21
Андрей потер шею.
– Понимаете мои чувства?
– Наверное, нет, – ответила я. – Вы спросили у Жанны, почему она вас обманула?
Воронков кивнул.
– Наутро у нас состоялся очень трудный разговор. Я был жесток. Понимаете, болезнь супруги меня не пугала, хотя, конечно, я понимал, что перспектива у нее не очень радостная. Но меня возмутила ложь. Негоже начинать совместную жизнь с обмана. Я всегда думал, что основа прочного брака – это откровенность и доверие. Я не приемлю вранья.
– Есть вещи, о которых не хочется рассказывать даже самому близкому человеку, – возразила я.
– Неправда, – резко воскликнул Андрей, – значит, он тебе не близок. Сию простую мысль я и попытался донести до Жанны. Но продуктивной беседы не получилось. Она плакала, твердила про порок сердца. В конце концов мне пришлось показать ей копии историй болезни, которые раздобыла Тамара. Тогда Жанна присмирела и замолчала. Я ей еще раз сказал: «Заболеть может каждый, лечиться не стыдно, есть препараты, которые помогают человеку существовать в стабильном состоянии. Но, единожды солгав, кто тебе поверит? Теперь я буду вынужден проверять любые твои слова. Между нами что-то разрушилось».
Жанна не проронила ни слова, пару дней вела себя тихо, старалась лишний раз не подходить к Андрею. В четверг она сказалась больной, осталась дома, Воронков уехал в лабораторию. Около трех часов дня ему пришло от Жанны голосовое сообщение…
Андрей Яковлевич прервался, достал из кармана телефон, положил на стол, нажал на кнопку, и я услышала усталый печальный голос:
– Милый, я никогда не видела ни бабушку, ни маму. Они, как мне говорила тетка, умерли молодыми. Она же сообщила о проклятии, наложенном на нашу семью, и о том, что мне не следует выходить замуж и рожать детей. Где похоронена моя бабка, я понятия не имею, а могила мамы находится в Барнауле. Там она очутилась сразу после свадьбы вместе со своим мужем-военнослужащим. Когда мать умерла, тетка привезла меня в Москву. Что случилось с моим отцом, почему он не захотел воспитывать дочь, я понятия не имею. Я его не помню, не общалась с ним, алиментов он не присылал. Я никогда не сомневалась в словах тети, не проверяла обстоятельств кончины матери и бабки, не бывала в местах их захоронения. Я не обманывала тебя и до недавнего времени не сомневалась в правдивости тети, но сейчас во мне зародились подозрения. Может быть, она решила скрыть от меня правду? Как Тамара узнала про безумие? О нем ведь тебе сообщила она, больше некому. Значит, моя участь печальна. Сумасшествие прогрессирует, я не узнаю себя, не способна подавить вспышки ярости. Пройдет несколько месяцев, и я исчезну, появится озверелое животное, которое запрут в палате, посадят на цепь, будут лечить уколами. Я превращусь в страшную, распухшую от гормонов тетку и все равно никогда не вернусь к нормальной жизни. У нас не будет детей, счастья, мира и любви. Зная твою уникальную порядочность, я понимаю: ты не бросишь потерявшую человеческий образ супругу. Но я хочу, чтобы ты запомнил меня молодой и красивой. Андрюша, я очень тебя люблю и никогда не обманывала. Пожалуйста, в день похорон одень меня в свадебное платье и сшитые тобой туфли. Не надо зарывать гроб в землю, кремируй меня. Постарайся не переживать, у нас были счастливые времена. Пожалуйста, не живи один, женись на Тамаре, она любит тебя. Я буду спокойна на небесах, зная, что ты не одинок.
Послышался тихий щелчок, Андрей накрыл телефон ладонью.
– Не могу стереть это сообщение. Кажется, если уничтожу запись, то окончательно и бесповоротно потеряю Жанну. А так она вроде еще жива. Тамара в курсе случившегося, она очень меня поддержала и ни единой душе не рассказала правду. В лаборатории считают, что произошел несчастный случай. В полиции прослушали запись и признали смерть жены самоубийством. Шофера, который задавил Жанну, не наказали. Это все.
– Понимаю, что сейчас вам очень тяжело, – тихо произнесла я, – но вынуждена попросить вас посмотреть на одни туфли.
– Хорошо, – согласился Андрей. – Но зачем?
Я молча достала из пакета серо-голубые лодочки.
– Вам знакома эта пара?
Воронков отшатнулся.
– Да. Где вы их взяли? Невероятно! Это же… Я сшил эти туфли для Жанны. Она очень любила кинофильм «Фея-красавица», мне захотелось сделать ей сюрприз. Туфельки – точная копия обуви главной героини. Жанна мечтала быть похожей на добрую волшебницу. Она сохранила детское восприятие жизни, ее восхищение феей было искренним.
– Вы уверены, что это та самая пара? – уточнила я.
– Без сомнений, – отрезал Воронков. – Смотрите, на стельке золотыми буквами написано «Яковини». Я в шутку придумал название «бренда», идея пришла мне в голову очень давно, в девяностые годы. Тогда в России существовал полнейший дефицит всего. О науке позабыли, ученые голодали, я был молод, нуждался в деньгах, вот и начал шить обувь на заказ. Несколько лет тачал туфли и ботинки. Но в России штучные экземпляры не ценятся, нашим людям подавай нечто пусть некачественное, но с иностранным клеймом. Отсюда и «Яковини». Я шил лодочки, а потом продавал их, беззастенчиво привирая про несуществующего итальянца. Мало-помалу российский рынок стабилизировался, необходимость подрабатывать сапожником отпала, но хобби осталось. Поинтересуйтесь у моих коллег. Я делаю женщинам на дни рождения босоножки, ботильоны, туфли, кто что попросит. Года три назад мне пришло в голову сшить сапожки с голенищем, напоминающим стеганое одеяло. А в прошлом сезоне точь-в-точь в такие сапоги весь мировой подиум обулся. Можно сказать, я предвосхитил тенденцию.
– Значит, эта пара сшита для Жанны? – вернула я Андрея Яковлевича к теме.
Воронков взял одну туфлю.
– Могу рассказать, как выбирал кожу, искал бусины для броши. Но лодочки слегка видоизменили, на подошву наклеена другая профилактика, темно-синяя. Я использую исключительно черную. И набойка на каблуке стальная, я ставлю другую, мне не нравится железка! Хорошо помню Жанну в гробу, она лежала в свадебном платье и этих туфлях. Я еще подумал: «Смерть пощадила жену, у покойных, как правило, распухают ноги, а у Жанны ступни остались узкими». Как туфли оказались у вас?
– Лодочки Жанны могла надеть другая женщина? – предвидя ответ, все же спросила я.
– У жены был стандартный тридцать восьмой размер, – сказал Андрей. – Но эти туфли не должны существовать! Они сгорели в печи крематория.
– Жанна часто надевала их? – продолжила я.
– В день свадьбы первый раз, – произнес Андрей, – потом практически целую неделю не снимала, нас постоянно звали в гости. Да, супруга активно носила туфельки.
– Странно, что они остались с виду совершенно новыми, – пробормотала я, – выглядят так, словно только что вышли из рук мастера.