Черный треугольник
Шрифт:
– Причина смерти – колотая рана, – диктовал бодро и быстро, как заведенный, Яцковский. – Жертву оглушили ударом по голове, тупым тяжелым предметом. Мне кажется, что били кулаком. Для этого нужна приличная физическая сила, чтобы в лоб сшибить. После этого уложили, придав нынешнюю позу. И пришпилили одним очень сильным ударом. Пробить сразу книгу и грудь – это постараться надо. Красиво сделано. – Он аж причмокнул.
Я не раз замечал, что он как-то преображается, когда осматривает безжизненные тела. Что-то хищное, мутное и слегка безумное возникает во взоре, как у большинства патологоанатомов и хирургов, считающих человека лишь машиной, притом с коряво подогнанными и изношенными деталями.
– Кроме того, что убийца здоров физически, что можете сказать? – спросил я.
– Могу сказать, что такого я за почти пятьдесят лет своей жизни не видел…
При тщательном осмотре места происшествия картинка стала в целом понятной.
Мы были уверены, что из винного склада имеется всего лишь один выход. Но оказалось, что под комплексом строений существует запутанная система подвалов, которыми и воспользовался убийца. Почему бы ему не заявиться, как приличные люди, через парадное? Или засек нас?
Убийца с жертвой встретились на складе. Потом произошло страшное. Интересно, расправа была запланированная или спонтанная?
Убитый – невысокий сухощавый парнишка лет, думаю, двадцати, с мозолистыми руками, свидетельствующими о привычке к тяжелому физическому труду. Никаких документов или предметов, позволяющих установить его личность, при нем обнаружено не было. Кто это такой, откуда взялся?
И книга на его груди. Она была старинная, без кожаной обложки, рукописная, а не напечатанная, всего на несколько десятков листов. Ей минимум лет двести. «Книга толкований». Как я понял, переписанные от руки избранные места творения протопопа Аввакума. Вещь, в общем-то, не редкая, но в связи с возрастом относительно ценная. И не заслужившая, чтобы ее проткнули кинжалом.
Я отхлебнул чая, встряхнул головой, отгоняя еще свежие воспоминания и пытаясь переключиться с рабочего ритма на ритм душевного отдохновения. Но произошедшее меня не отпускало и тянуло за язык, притом так, что противостоять этому было невозможно. Мне хотелось высказаться. И чтобы кто-то посочувствовал моим трудностям. А кто умеет сочувствовать лучше, чем Варя? В этом деле она истинный профессионал.
– С твоим хирургом работали, – сказал я, прихлебывая чай.
– Что, убили кого? – встревожилась Варя.
Напускать туману и делать из всего тайну смысла не было. Все равно вскоре весь город будет знать и полниться слухами. И я выложил ей коротко, без подробностей, наши похождения на винном складе.
Она изумленно смотрела на меня. А потом воскликнула:
– Жертвоприношение!
– Думаешь?
– Саша, это классическое жертвоприношение!
– Кого вы тут в жертву приносите! – послышался громовой голос.
И на пороге возник Богдан Чиркаш собственной персоной. Заведующий идеологическим отделом обкома, пламенный оратор и вечный пациент горбольницы номер один. Раскатов, поднаторевший давать всем прозвища, именовал его Идеологом.
– Пока что только примеряемся, – шутканул я в ответ и тут же прикусил язык, потому как шутки до Чиркаша доходят с трудом, зато бдительная чуйка у него работает постоянно и в форсированном режиме.
– Это ты, Александр Сергеевич, про находочку вашу ночную? – без приглашения приземлившись на стул, который заскрипел, готовый развалиться под тяжестью тела, спросил Идеолог.
– Вы-то откуда знаете? – насупился я.
Не то чтобы я недолюбливал Чиркаша, но его присутствие создавало массу неудобств. Его было слишком много. С его приходом, здоровенного, пузатого, напористого, сразу становилось тесно. Он излучал неуемный оптимизм, гармонично сочетающийся с крайней подозрительностью и гипертрофированной пролетарской принципиальностью, а также бескрайнюю твердокаменную самоуверенность.
– Так мой долг партийный – такое раньше всех узнавать. Что обо всем этом думаешь? – пристально посмотрел на меня Чиркаш, так что я отставил чашку. Допивать чай как-то расхотелось.
– Рановато выводы делать, – произнес я. – Скорый поспех – людям на смех.
– Попомни мои слова – это старообрядческая гниль, – сел на своего любимого конька Чиркаш. – Это от их религиозного мракобесия все зло у нас. Пока не выжжем эту скверну, так и будут дела нехорошие твориться.
Я только пожал плечами. И поспешно распрощался, сославшись на неотложные дела. А Варя принялась за пациента. Чиркаш три раза в неделю ходил к ней на процедуры. У него были большие проблемы со спиной после белогвардейских застенков. И в рабочем состоянии его поддерживали медикаментами и массажем.
С досадой отметил, что короткий разговор с Идеологом уронил мое ставшее было выправляться настроение. Ладно, бог с ним. У меня и правда сегодня еще кое-какие неотложные дела. Только освободившись с места происшествия, я подал условную весточку о срочной встрече с осведомителем Пономарем. И теперь мы должны были увидеться в укромном месте, на Спасской улице, вдали от чужих глаз.
Туда я и отправился, выйдя из больницы. И по мере приближения к цели, под стук трамвайных колес и в непередаваемом коктейле запахов, шума и тесноты деревянного вагончика, на меня накатывало все более дурное настроение. Я осознал, что холодное ощущение смерти за моей спиной вовсе не ушло. А только становилось сильнее. Я будто ступал на тонкий лед…
Глава 3
Я на ходу спрыгнул с подножки переполненного трамвая. На улице было многолюдно. Народ возвращался со смены. Кто-то растекался по шалманам, чтобы пригубить стопочку после рабочего дня. Кто-то благопристойно следовал домой, к семье. Обычная городская суета. Все накатанно и привычно. Только мне, сотруднику ОГПУ, в этой толпе известно, что в город воткнулось холодное лезвие. Оно уже пронзило грудь бедолаги на винном складе.
Я лавировал в толпе, прикидывая список вопросов. А их у меня накопилось много, и я надеялся, что хотя бы на часть из них Пономарь мне ответит. К стыду своему должен признаться, что изначально снял я с него предварительную информацию поверхностно. Не вдавался подробно, как ему удалось ее узнать, при каких обстоятельствах. Ухватил сведения о самом факте и ретиво побежал рыть носом землю. Эх, пока что мне, молодому балбесу, не хватает хватки, извините за тавтологию. Вон, видел я не раз, как старшие товарищи работают. Агента сразу досуха выжимают, до самой мельчайшей детали. А у меня все кавалерийские наскоки и презрение к мелким подробностям, которые часто и становятся залогом успеха. Не раз корил себя за эту поспешность, обещал исправиться – и вот опять.
Но ничего. Сейчас из Пономаря выжму все. Пусть до ночи буду пытать, но ясность в ситуацию он мне внесет!
Пономарь оперативно освещал всякие религиозные группировки. Он вечно ошивался около монастырей, старообрядческих общин, богомольцев и честно отрабатывал свой хлеб, предоставляя на них компромат. Где-то там подцепил и информацию об этой сделке…
Ощущение незавершенности угрозы и какого-то диссонанса так и не оставляло меня. Это утомляло, и я одернул себя. Все же волю чувствам давать нельзя. Ведь не раз случалось так, что они заводили меня в какие-то дебри, а на поверку оказывались пшиком.