Чёрный Триллиум

Нортон Андрэ

Вернувшись с дровами к стоянке, она вновь проверила, как чувствует себя ее товарищ. Узун все еще был без сознания, однако дыхание его участилось, стало вполне ощутимым. Это был добрый знак. Харамис развела костер у входа в грот, набрала в котелок воды из ближайшего голосистого ручейка, вскипятила ее и заварила чай. Почувствовав душистый аромат горячего настоя из трав, Харамис едва справилась с голодными спазмами. Ей ни в коем случае нельзя было поддаваться хвори, и она тут же закусила тем, что было уложено в рюкзаке Узуна. Запила чаем…

Он отправится вниз, на равнину. К реке… Еды ему много не потребуется… Скоро он доберется до тех мест,

где пищи достаточно.

Тем временем чуть поостыл чай, налитый в кружку Узуна. Принцесса положила его голову повыше и осторожно влила немного жидкости в чуть приоткрытый с помощью ножа рот.

После первых капель он по-прежнему оставался неподвижен — даже его нижние длинные клыки выглядели жалко, беспомощно. Потом он чуть заметно вздрогнул и новую порцию чая уже проглотил сам, потом почмокал толстыми губами и внятно прошептал:

— Слишком устал…

— Да, мы очень устали, — согласилась она.

Напоив его чаем, Харамис прислонилась спиной к стене. Неожиданно рядом на шершавом камне заиграли солнечные лучи. От костра веяло согревающим, уютным, чуть припахивающим дымком теплом. Она невольно смежила веки…

— Принцесса! — тихо позвал ее кто-то. Принцесса открыла глаза. Узун осмысленно смотрел на нее, потом перевел взгляд в сторону, оглядел стены; повернув голову, он удивленно взглянул на огонь. — Что мы здесь делаем? Неужели сюда завело нас семечко? Где мы? Что случилось?

Харамис встряхнула головой, чтобы прийти в себя. Она никогда до этого не спала днем — разве что когда бывала больна — и чувствовала себя какой-то оглушенной.

— Ох, чайку бы сейчас, — прошептала она. — Как чаю хочется…

Она потянулась к своей чашке, выпила чай и только теперь смогла подняться на ноги.

Узун, извиваясь подобно червяку, выполз из спального мешка, легко встал, быстро сбегал за водой и вновь поставил на огонь котелок.

Удивлению Харамис не было предела. Вот это да! Час назад он погибал от переохлаждения, но стоило ему согреться, и он как ни в чем не бывало скачет по горам. Теперь нет никаких сомнений: музыкант сможет в одиночку вернуться назад.

Он угостил ее горячим напитком. Харамис медленно, маленькими глотками выпила его, после чего почувствовала себя намного лучше.

— Узун, — обратилась она к музыканту. — Знаешь, что мне пришло в голову, пока я тащила тебя вниз в спальном мешке? Не слишком ли много времени мы провели в библиотеке и в музыкальной комнате? Мы с тобой вели себя, как два самодовольных, уверенных в своем превосходстве идиота. Этакие избранные, возвышенные натуры… Белая Дама предупреждала меня, что я должна буду расстаться с тобой еще до того, как достигну цели. Но она никак не могла предположить, что мы окажемся такими беспомощными и, скажем прямо, наивными людишками, которые способны сами шагнуть в пасть смерти.

Оддлинг внимательно посмотрел на нее.

— Я, кажется, узнаю это место. Мы здесь ночевали два дня назад.

— Да, — кивнула Харамис. — Этим утром я проснулась и обнаружила, что жизнь в тебе едва теплится. Признаюсь, сначала я подумала, что ты умер. Ты едва дышал, а тело твое было таким же холодным, как и воздух. Тогда я укутала тебя в оба наши мешка и спустилась к месту предыдущей стоянки. Я надеялась, что ты выдержишь. Хвала Триединому, все обошлось. Теперь у тебя все в порядке, правда?

Узун кивнул.

— Я чувствую себя вполне сносно. Только чуть-чуть бьет озноб, а так ничего серьезного. Я вполне готов продолжить путь.

— Вот и хорошо, — сказала

Харамис. — Теперь, когда мы выбрались из полосы снегов, тебе будет легче отправиться назад. Я же продолжу восхождение. — Она достала из его рюкзака рыболовную снасть. — Ты пока отдохни, а я отправлюсь на рыбалку, может, удастся поймать что-нибудь на ужин.

— Нет, принцесса, — возразил Узун. — Вы и так потеряли со мной два дня. Пора выпускать семечко — и в дорогу!

— Двух дней, мой друг, все равно не вернешь, даже если я отправлюсь немедленно. Снегопада я сегодня не ожидаю и спокойно вернусь в наш вчерашний лагерь по своим следам — мне даже семечко тратить не придется. Так что обо мне не беспокойся, я немного отдохну и отправлюсь в путь. Слава Триединому, ты остался жив.

— Вы считаете, мне очень радостно покидать вас в такую минуту? — Узун выглядел очень расстроенным.

— Конечно, ничего хорошего в этом нет. Но, мой милый Узун, не напоминает ли тебе нынешняя ситуация сюжеты древних героических баллад? Помнишь, как мы волновались, слушая их, как сильно начинало биться сердце, какие возвышенные мысли теснились в голове? Вспомни, разве главным в них была героическая смерть, разве не чувство исполненного долга вызывало наше восхищение? Если мы отнеслись бы к древним стихам более разумно, более вдумчиво, то не наделали бы столько нелепых ошибок. Я бы не гнала тебя бездумно на верную гибель, ты бы вовремя напомнил мне, что сил больше нет. Разве этому учили нас предки, закрепляя свой опыт в звучных строфах? Какая польза Рувенде, замерзни ты в этих безлюдных местах? Какая польза, если бы ты умер у меня на руках и я бы от горя и отчаяния потеряла голову? То, что у нас есть цель, что мы не принадлежим себе, вовсе не значит, что мы непременно должны погибнуть. Победить — да, мы обязаны, но нестись сломя голову, не замечая ничего вокруг, не имеем права. Вот к какому выводу я пришла: потеря двух дней — ничто по сравнению с твоей или моей жизнью. Более того, с этой минуты не семена священного цветка будут командовать нами, а я ими.

Она задумчиво оглядела окрестности, а потом продолжила:

— Может… Может, королева и должна в критических случаях жертвовать жизнью своих подданных. То есть имеет на это право… Но, клянусь Владыками воздуха, если мне когда выпадет такая доля, то для подобного решения будут весьма веские причины.

— Выходит, — с болью произнес Узун, — вы лишаете меня права пожертвовать жизнью ради вас?

— Не совсем так, — ответила Харамис. — Кто может запретить человеку распорядиться своей жизнью? Но речь идет об исполнении долга, а риск, сопутствующий ему, — дело второстепенное. Вот в каком смысле я говорю о своих правах. В настоящую минуту я не считаю, что наступила необходимость пожертвовать твоей жизнью ради достижения цели. Кроме того, если ты сейчас отдашь Богу душу, где я найду другого музыканта, когда верну себе трон? Кто будет учить моих детей играть на флейте?

Узун улыбнулся.

— Ну и мечтательница же вы, принцесса. Хитрая мечтательница… Итак, я возвращаюсь на родину и жду вашего вызова — подвиги ли совершать, учить ли детей музыке, мне все равно.

— Вот и прекрасно. А я скоро отправлюсь в путь. Ты пока поспи, мой друг.

Музыкант охотно кивнул в ответ и полез в спальный мешок.

— Я тоже немного отдохну, — добавила Харамис.

— Принцесса, просыпайтесь! — Узун решительно тряс ее за плечо. — Надвигается снегопад, надо немедленно отправляться в дорогу.